в хребта выступал величественный Эльбрус. Неожиданно карниз перешел в площадку, за которой вдруг открылась заснеженная поляна, упирающаяся в конусную скалу. Эта скала и представляла собой вершину горы. Я обернулся и увидел порозовевшее лицо моей ненаглядной красавицы, ее нежная кожа щек и лепестки губ хранили на себе утреннюю свежесть розы. Ее темные волосы контрастировали со снежной белизной поляны, а лучезарные глаза излучали радость. Я впервые за все утро посмотрел на нее прозревшими глазами и увидел вновь ее красоту, ту самую, которой она поразила меня в первый же вечер нашей встречи. Не то, чтобы я не любовался ею все утро еще у подножья горы, постоянно ловя взглядом ее плавные мягкие движения. Я и потом не отрывал глаз от ее штормовки и вязанной шерстяной шапочки, когда она шла впереди меня, поднимаясь по склону. Но что-то меня постоянно держало в напряжении. Возможно, обостренное чувство опасности или ожидание трудных испытаний и моя боязнь оказаться не на высоте. Но сейчас, когда эти трудности временно отступили и самые опасные места оказались позади, я мог расслабиться и всей душой предаться моему чувству, погружая себя в сладостное состояние восхищения предметом моего тихого любования. Иван, дав нам немного передохнуть, прошел вперед, чтобы разведать дорогу и проверить глубину снежного покрова поляны. Мы остались вдвоем. Дина, сидя на снегу, повернулась вполоборота и улыбнулась, озарив меня каким-то внутренним светом. — Как вам здесь нравится? — спросила она тихим голосом. Ее темные глаза проникали мне в самую душу. — Восхитительно! — воскликнул восторженно я. — Тсс, — Дина приложила палец к губам и чуть слышно сказала: — Здесь не нужно говорить громко, а то горная фея может рассердиться. — А что, мы уже находимся в царстве горной феи? — шепотом спросил я. — Да, — молвила она, — фея не любит шума. Когда в ее владениях громко смеются, кричат и не оказывают должного уважения, то она обрушивает на людей снежные лавины. — Неужели она такая недотрога, эта прекрасная горная фея? — лукаво спросил я. Мне до безумия захотелось поцеловать Дину в губы. И вдруг неожиданно для себя я стал читать стихи: Что может быть прекрасней, что может быть сильнее, Чем трепет нежной страсти к моей прелестной фее! Бродить среди прохожих, желая с милой встречи, В осенний непогожий иль ясный тихий вечер... Искать уста любимой, глядеть ей нежно в очи, В момент неповторимый, средь зимней темной ночи... Очнуться от объятий, совсем от неги пьяным, С душою, полной счастья, весенним утром ранним... Иль в жаркий летний полдень, струи ручья минуя, Напиться из уст томных безумным поцелуем... Что может быть прекрасней, что может быть нежнее, Чем трепетные ласки моей волшебной феи! И если сказкой дивной маг мир заворожил бы, Я без моей любимой и дня в нем не прожил бы. — Хорошие стихи, — похвалила Дина, — кто автор? Я не знал, что ответить. Только что здесь, на этом самом месте, я сочинил стихи. Я сам не мог еще в это поверить. В жизни я никогда не писал стихов. Что же это со мной? Я молчал. — Это ваши стихи? — догадалась Дина. Я кивнул головой. — И давно вы их сочинили? — Только что, — ответил я и смущенно посмотрел на нее. — Неплохо, — сказала Дина. — Вы, оказывается, к тому же еще поэт. — Нет. Совсем нет, — воскликнул я, — это мои первые стихи. Дина пристально посмотрела на меня. От ее проникновенного взгляда на моих глазах выступили слезы, но я все равно не отвел их в сторону. Я выдержал ее взгляд. И она, кажется, мне поверила. Некоторое время мы молчали, а я думал: "Неужели я признался ей в любви?" К нам подошел Иван, мы встали и отправились дальше. В дороге я несколько раз оглянулся, и каждый раз Дина смущенно опускала глаза. Мне показалось это странным. Я не узнавал в ней того озорного чертенка с насмешливыми глазами, готового в любую минуту пустить стрелу с наконечником из заостренной шутки, вместо этого я вдруг увидел прекрасную притягательную девушку, умную скромницу, этакий эталон девственного совершенства, от которого любой мужчина может потерять рассудок. Такая перемена не только меня поразила, но очаровала еще больше. Я как будто новыми глазами посмотрел на нее и даже вначале подумал: "Уж не пытается ли она меня разыграть?" И все же где-то в глубине моей души промелькнула другая мысль: "А не обидел ли я ее своим невольным признанием?" Мы шли молча и долго. Обогнув скалу, вышли на небольшую ложбину хребта, за которой начинался перевал. Там, внизу, зеленела долина, куда, как объяснил мне Иван, нам предстояло спуститься, а затем вернуться до наступления темноты назад, на базу, поймав какую-нибудь попутную машину. Перед спуском мы решили устроить привал и подкрепиться. Во время обеда Дина оставалась задумчивой и почти не принимала участия в нашей с Иваном беседе. Даже брат заметил перемену в ее настроении и спросил, не устала ли она. Дина посмотрела в мою сторону, виновато улыбнулась и ответила: — Есть немножко. Мне показалось также странным, что, когда Иван предложил продлить отдых, чтобы дать ей побольше времени для восстановления сил, она отказалась. Как только мы тронулись в путь, со стороны Эльбруса показалась белая тучка, которая быстро стала разрастаться, двигаясь в нашу сторону. Иван, с тревогой поглядывая на неё, вдруг изменил свое решение. — Есть более короткий и скорый путь возвращения, но для этого нам нужно преодолеть одно препятствие — подняться на ту небольшую стену, — сказал он, показав на крутой карниз скалы, нависший над глубоким, трудно доступным ущельем. — Если мы это сделаем, то через полчаса спустимся по веревкам к сторожке лесника и переждем пургу. Я посмотрел на этот перевал, сокращавший наше возвращение, который позднее назвал своим Сен-Готардом, и даже не мог предположить, что ожидает меня там, что может для меня за ним открыться. — Ну, как? Сможете вы преодолеть эту стену? — спросил, глядя в мою сторону, Иван. — Разумеется, — воскликнул я, — не такие преграды брали. Мне и в самом деле показалась эта стена смешным препятствием по сравнению с той горной кручей, по которой мы карабкались все утро. — Вот и прекрасно, — сказал Иван, — не будем терять времени. Я иду впереди. Дина замыкает. — Чур, на этот раз я пойду первой, — вдруг, оживившись, заявила Дина, обращаясь к брату, — ты же знаешь, что я лучшая альпинистка в городе. — Но ты же устала. — Нисколько. Я смогу быстрее тебя подняться на стену и вытащу вас. Иван подумал некоторое время, но потом согласился. Мы вновь сцепили друг друга веревкой, спустились к карнизу скалы, круто обрывавшейся в ущелье, и стали пробираться вдоль отвесной каменной стены. Находясь на краю пропасти, я опять испытал некоторое подобие страха. У меня даже закружилась голова, настолько это ущелье показалось мне глубоким. Я старался не смотреть вниз. Прижимаясь всем свои телом к твердому замерзшему камню, я на ощупь переставлял ноги по неровностям и каменным уступам скалы, не отрывая взгляда от моей горной феи. Затем мы стали взбираться на стену. Дина подобно ящерице карабкалась вверх, вбивала в каменные глыбы железные скобы, которыми страховала верёвку, и ползла выше. Ниже, над самой пропастью, легко и проворно следовал за нами Иван. Мы довольно быстро продвигались вверх, но белое облачко к нам летело еще стремительней. Я начинал нервничать и стал двигаться вверх быстрее, приближаясь к Дине, но при этом я совсем забыл натягивать веревку, и она провисала под моими ногами. Вдруг моя нога соскользнула с камня, я попытался ухватиться рукой за стену, но пальцы скользнули по камням, и я полетел вниз. На какое-то время я задержался в воздухе, как будто меня с силой кто-то тряхнул за шкирку, веревка натянулась, и я не успел еще ухватиться за стену, как падение продолжилось. На одно мгновение я увидел перед собой Дину и ухватил ее за руку. Мы летели вместе вниз, в пропасть. И снова я почувствовал резкий толчок, такой, что чуть не выпустил Динину руку. Все это произошло в считанные доли секунды. Мы с Диной повисли над пропастью, пристегнутые к брату, удерживаемые одной лишь веревкой, которую он пытался закрепить на скале. Выступ над ущельем не позволял нам приблизиться к стене.