Вошла хозяйка с ее вечным кашлем.
— Кхе, кхе, хозяин велел сказать вам, чтобы всюду было чисто! Смотрите же, кхе, кхе! Пришел оберцальмейстер! Они там завтракают. Важный гость, может, захочет посмотреть производство, кхе, кхе!
Важный гость пришел, когда хлеб посадили в печь. Гость был в высоких сапогах и ступал осторожно, словно петух на незнакомом огороде. Кобура из блестящей кожи. Бледное лицо. Строгий взгляд. Никто, вероятно, не удивился бы, если бы этот господин, желая проверить качество муки для солдатского хлеба, двумя-тремя пулями из своего пистолета прострелил дыры в мешках. Оберцальмейстер кивнул Станислаусу и Густаву. Он подошел к одной бадье, показал на горку муки и произнес:
— Мука!
Хозяин пекарни подтвердил. Глаза его мерцали, как огоньки на ветру. Он стоял позади важного гостя, склонившись, словно держа наготове все необходимые поклоны.
Оберцальмейстер попросил приоткрыть одну бадью, посмотрел на поднявшееся кислое тесто и произнес:
— Тесто!
Это тоже было точно подмечено. Оберцальмейстер подошел к Густаву и, указывая на него белым пальцем, как на вещь, произнес:
— Подмастерье!
Густав отшатнулся. Важный белый палец высокого гостя уже указывал на два мешка.
— Отруби, — сказал Густав.
Можно было услышать мысленный вскрик хозяина, но оберцальмейстер долго не задерживался на одном предмете. Он ткнул пальцем в сторону Станислауса:
— Убеждения?
Ответил хозяин:
— И один и другой — за труд, хлеб и мир, господин оберцальмейстер.
Оберцальмейстер вторично шагнул к Густаву. Хозяин задрожал.
— Служил?
— Ополчение, — сказал Густав и натянул шляпу чуть не на нос.
Хозяин и оберцальмейстер были удовлетворены.
Выходя, высокий гость постучал по печи.
— Печь! — Он был счастлив и горд, что безошибочно называл все вещи в пекарне.
Спустя два дня от него пришел приказ выпекать ежедневно солдатского хлеба на триста буханок больше.
Хозяин привел в пекарню нового подмастерья и сказал Густаву:
— Человек без документов. Заказ вынуждает нас на такой шаг.
Новый подмастерье бухнулся на мешок с отрубями, снял шляпу и бросил ее в форму. Голова у него была острижена наголо. Один глаз неподвижно смотрел вдаль. Новичок втянул в себя воздух, затрясся весь и сказал:
— Ох, уж эти мне чернильные души!
Людвиг Хольвинд внес много шума в пекарню. Выяснилось, что документов у него, и самых разнообразных, хоть отбавляй, но насчет всех этих бумажек у него было свое мнение. Он носил их на груди зашитыми в мешочек только на случай смерти. Он хотел, чтобы на могильном камне было высечено его настоящее имя, а при жизни желал, чтобы его встречали не по паспорту, вот и все, точка и аминь!
— Кто поставит на твоей могиле камень, фитюлька?
Стеклянный глаз Людвига продолжал ласково смотреть даже тогда, когда другой глаз наливался злобой. Он посмотрел на Густава двумя разными глазами.
— На мою могилу принесут больше венков, чем на твою.
Густав, этот шершавый белый гриб, усмехнулся:
— Твоим воображением можно жернова вертеть!
Людвиг грозно двинулся на Густава. Несомненно, глаз свой он потерял не в объятиях девушек. Станислаус схватил кочергу.
— Ты здесь без году неделя!
Людвиг опомнился, опустил поднятую руку на полку и взял кусок пирога. А Густав сдвинул на затылок свою шляпу и в первый раз взглянул Станислаусу прямо в лицо. Станислаус увидел маленькие, добрые, отеческие глаза.
36
Станислаус оплачивает свадьбу оросителя памятников, узнает Густава, скрытого под широкими полями поярковой шляпы, и постигает высшее искусство карточной игры.