От лавки до забора всего несколько сот метров. Станислаус мчался со всех ног туда и обратно, ведь это время он отнимал от вечера, посвященного Лилиан. По пути он проверял подворотничок, выскакивавший из-за ворота рабочей куртки. Нельзя же появиться перед Лилиан и вахмистром этаким остолопом с вылезшим наружу подворотничком.
Он мог бы спокойно вытянуть не только подворотничок, но и нижнюю сорочку из брюк, потому что у забора уже никого не было. Неужели и Лилиан тоже ушла? Да, и Лилиан тоже. Разве она приехала не для того, чтобы навестить его? Его, Станислауса, кого она любила, с кем обручилась? Позорище эскадрона Станислаус Бюднер уставился на пачку «Оверштольц», потом уже совсем бесцельно — на улицу. Он увидел солдата, который шел в город с двумя девушками. Этот солдат блаженствовал от избытка девичьей любви. Он был как тот богач в библии, которого согревали два плаща, и он не думал о бедняке, не имевшем ни одного. На мгновение Станислаус опять стал ребенком и ждал невозможного и верил во все. Разве не бывало так, что брат или сестра посылали его под каким-нибудь предлогом в дом? А когда он возвращался, они прятались, а потом выскакивали, смеясь, когда видели, что он уже собрался расплакаться. О бедный, ребячливый Станислаус, теперь ты можешь плакать слезами крупнее стеклянных елочных шаров — все равно никто не придет!
Станислаус поплелся в казарму. Он шел согнувшись и, казалось, хромал. Он был совершенно раздавлен.
4
Станислаус ищет свободы, его товарищ Вайсблат увлекает его на снежные вершины духа, и оттуда он взирает на топи обыденной жизни.
Много лет прошло с тех пор, как Станислаус стал пекарем из склонности к ватрушкам и пирожкам со сливами. Склонность исчезла, а пекарем он остался. Ему пришлось учиться и стать пекарем во что бы то ни стало: так уж было решено, и записано на особом листе бумаги, и скреплено подписями многих лиц.
Позднее Станислаус из склонности к девице Лилиан Пешель пошел в солдаты. Эта склонность исчезла в один воскресный вечер у казарменной ограды. Но снова он вынужден оставаться тем, кем уже стал. И это было также решено и записано на листе бумаги, скрепленном многими подписями, в том числе и его собственной. И этот договор грозил ему не более не менее, как смертью в том случае, если бы он вздумал отказаться от ремесла, потому что уже утратил ту склонность, которая привела к нему. А если он останется верен этому ремеслу, которое выбрал из любви к Лилиан, что тогда? Разве это обеспечит ему хорошую и вечную жизнь?
— Да что же это, черт возьми, разве человек не свободен? — Так закричал Станислаус, лежа на своей койке, уставившись в потолок казармы… Видимо, потолок был побелен совсем недавно. Потому что, как известно, только свежая известь способна, попадая в глаза, так раздражать их, что текут слезы. Впрочем, нет, потолок в казарме белили в последний раз два года назад. Но вот лежит новобранец Станислаус Бюднер, он уставился в потолок, и из глаз его текут слезы.
А в другом углу того же помещения лежит на койке, скрытый рядом шкафчиков, другой новобранец. Никто не хотел занимать койку в этом полутемном углу. Она досталась тому, кто пришел последним и уже поздно вечером выбирал себе койку. Этим новобранцем был Вайсблат.
В нынешний воскресный вечер Вайсблат вышел из казармы и, неуклюже вышагивая длинными ногами, поплелся на пастуший холм — голую травянистую высоту за казармой. На пастушьем холме проводили тактические полевые занятия с новобранцами. Неужели Вайсблат был таким вдохновенно-прилежным солдатом, что даже в воскресенье стремился к этому клочку земли, пропитанному потом новобранцев? Отнюдь нет, ведь на этом лобном месте, пожалуй, ни над кем так жестоко не измывались, как именно над ним. Но он там назначил свиданье цветку. То был цветок жесткого овечьего клевера, белый в середине и чуть розоватый по краям. Накануне во время занятий Вайсблат свалился на землю рядом с этим цветком; изможденный, теряющий последние надежды на то, что вынесет новые испытания, он поклялся цветку: «Если я выживу, я спасу тебя от солдатских сапог, от пасущихся коней».
Вайсблат выжил. Прошло и ощущение полной изможденности. Как же он мог нарушить слово, данное цветку?
Он выкопал его и вносил в ворота казармы как раз в то самое время, когда Станислаусу еще казалось, что Лилиан приехала к нему. И вот цветок стоит в кружке у сумрачной койки Вайсблата. Он смотрит на цветок, и ему кажется, что и тот смотрит на него. Двое спасенных смотрят друг на друга. Спасены, но надолго ли? Мир вокруг них соткан из прохудившейся ткани. Во все его прорехи заглядывает смерть. Значит, нужно только представить себе, что смерть желанна. И тогда уже все будет хорошо.