Наступила ночь побега. Они лежали в вереске, пока в лагере не стало тихо, пока дежурный офицер не обошел караульные посты, после чего залезли в яму к Богдану. Роллинг был разговорчив, как пьяница.
— Теперь мы уйдем! Через два часа у тебя к завтраку будет такая щука — не пожалеешь!
Богдан не хотел, ну просто не хотел соучаствовать.
— У меня и так забот полон рот, — говорил он. Он получил письмо из дому. Корова больна. Письмо долго пробыло в пути, она, наверное, уже издохла.
— Заколдовали, — сказал Роллинг.
— Наверное! — Богдан обрадовался, что подтвердили его подозрение. — У нас на деревне есть такая, которая все колдует и колдует. Попадись она мне…
Роллинг толкнул Станислауса.
— Не плошай, Богдан! Ты только позволь, и Бюднер перенесет тебя на мгновение на родину, а там ты эту мерзавку отколотишь!
Богдан посмотрел на Станислауса:
— А это возможно?
Станислаус замялся. Зато Роллинг говорил безостановочно, как барышник.
— Ты сможешь ее связать на расстоянии. И она даже не шевельнет своей ведьмацкой рукой. И, пожалуйста, не шуми, если мы не вернемся до смены караула. Озеро далеко, а щука велика.
Роллинг вылез из караульной ямы и исчез в кустах. Станислаус дрожал всем телом. У него зуб на зуб не попадал. Он прикусил себе мякоть щеки. В кустарнике что-то тихо потрескивало.
— Ну, тогда усыпи меня, как в тот раз Крафтчека, — попросил Богдан.
Станислаус сосредоточился и усыпил его.
— Видишь ведьму, видишь, как она выходит из твоего коровника?
— Я ее вижу. Паулина, неси скорее веник или веревку! — шептал Богдан.
Из кустов слышалось тихое пощелкивание. Условный знак. Богдан спал. Станислаус опорожнил его патронную сумку. Щелканье в кустах усилилось.
— Счастливо, — тихо сказал Станислаус и вздохнул. Он подождал еще секунду. Условный знак не повторился: — Будь здоров, старина Роллинг, будь здоров! — и Станислаус стал возле Богдана: «Через десять минут ты проснешься. Забудь обо всем, забудь обо всем!»
Станислаус вылез из ямы, пополз через вереск. Он мог бы идти нормально, так как он направлялся в лагерь, к своему блиндажу. Кавалерист Бюднер выходил по нужде! Но он предпочел ползти. В его состоянии это казалось ему более подходящим.
Исчезновение Роллинга заметили лишь на другой день, во время переклички. Гнев баварского пивовара лавиной обрушился на офицеров и солдат. Начались допросы. Кто видел Роллинга последним? Станислауса прошиб пот, когда на допрос вызвали Богдана. Но Богдан ни о чем понятия не имел.
Пивовар-ротмистр снова набросился на унтер-офицеров:
— Эх, вы, разини, шуты ярмарочные, бездельники! — Он с яростью налетел на вахмистра Цаудерера. Бетц не мог забыть, как Цаудерер обошелся с его ящиком.
Сформировали группу преследования. Возглавить ее было приказано вахмистру Цаудереру.
— Доставить сюда дезертира живым или мертвым, или я в порошок вас сотру!
Станислаус сидел в углу сарая для вьючных животных и размышлял. Как далеко мог уйти Роллинг? Догонят ли они его? Путь Роллинга в общих чертах известен Станислаусу, надо что-нибудь предпринять в помощь товарищу; но мог ли он оставить Вайсблата? Допустить, чтобы тот шел навстречу смерти? Роллинг — Вайсблат, Вайсблат — Роллинг.
Станислаус пошел в канцелярию. Он заставил себя идти медленно. Он осведомился на почтовом пункте о письмах, хоть и не ждал письма. Лилиан больше не писала. Он не отвечал на ее письма.
В канцелярии творилось черт-те что. Вахмистр Цаудерер готовился в поход. С побледневшим лицом он заворачивал котелок в одеяло. Снаряжение для атаки! Крышка походного котелка тарахтела в дрожащих руках вахмистра.
— Прошу зачислить меня добровольцем в группу преследования, — сказал Станислаус.
— Что? — вахмистр сорвал со стены фотографию своих детей и спрятал ее у себя.
— Прошу зачислить меня добровольцем…
— Хорошо, солдат, будешь моим связным, понятно?
Группа Цаудерера три дня находилась в пути. Полдня они шли в восточном направлении.
— Куда его понесло? Перебежчик на Восток! Здоровый человеческий инстинкт понес его на Восток, понятно? — Вахмистр Цаудерер был доволен своей великолепной догадкой.
К полудню связной егерь-кавалерист испросил разрешения поразведать немного местность во время привала.
— Хорошо, солдат!