Станислаус привел себя в состояние боевой готовности, взнуздал и оседлал коня, принес ящики с боеприпасами с оружейного склада, вскрыл их. Потом пошел взглянуть на Вайсблата, подбодрить его. Крафтчек и Богдан тоже заботились о нем. Вайсблат не хотел встать с постели. Он требовал свои крылья из каптерки. Станислаус слегка толкнул его. Вайсблат испугался. Открыл глаза. Взгляд его был ясен.
— Начинай работать, Вайсблат, не доводи дело до крайности!
— Мои лебединые крылья, прошу вас, господин палач!
Крафтчек напялил каску. Из почитателя божией матери Марии он превратился в бронированного окопного стрелка. Вайсблат снова повернулся к стене. Крафтчек ткнул в него карабином.
— Вставай-ка, дружочек, не то они пришьют тебе нарушение воинской дисциплины и поставят к стенке. И придется нам в таком случае стрелять в твое тощее тело, как в свое время мы стреляли в долговязого Али, помнишь, в этого прожорливого.
Вайсблат действительно вскочил, отрыл, как собака, свою винтовку из мха, надел стальную каску, которой пользовался как пепельницей. Тонкий пепел сигарет «Амарилла» высыпался ему на лицо. Вайсблат поднял руки и, воздев с мольбой глаза к потолку барака, воскликнул:
— Дай мне крылья, боже милостивый!
Крафтчек расстроился и сдул с лица Вайсблата пепел.
— Успокойся, успокойся, сыночек. Крылья тебе прицепят, когда ты выйдешь отсюда, они, пожалуй, не поместились бы в бараке, ты бы только на все натыкался.
Вайсблат обнял Крафтчека и прижал его к себе. Крафтчек возгордился.
— Я правда, точно не знаю, как обращаются с такими, как этот, но был у меня на родине один человек, который ужасно хотел стать Христом и все требовал воды, чтобы пройти по ней. Мы, человек десять, привели его к затопленной шахте, раз уж ему не терпелось пройтись по воде. Когда его начало засасывать, он так напугался, что больше не захотел быть Иисусом. Тогда он снова взялся за шахтерское дело и уплатил мне все, что задолжал.
Битва за предполагаемые окопы противника была в разгаре. Ротмистр Бетц надумал какую-то дьявольскую штуку: враг добрался до их лагеря. Он украл караульного. «Мои люди, — считал Бетц, — должны закалиться и стать такими же недоступными, как скалы в Верхне-Баварских горах». Раздали боевые патроны. «Хватит забавляться холостыми. Мы теперь ведем настоящую немецкую войну!»
Станислаус испугался. Ящик, который он снял с вьючного животного, был набит не камнями, как обычно, а матово-желтыми винтовочными патронами. Боже милосердный!
Солдатам в «немецких» окопах был отдан приказ атаковать предполагаемые окопы «русских». Прошло несколько минут. Никто не шевельнулся. Из «русских» окопов начали безостановочно стрелять. Засвистели пули, зажужжали шальные пули. Был дан приказ стрелять мимо, но поближе к цели, однако егерский кавалерийский эскадрон не изобиловал хорошими стрелками.
На краю окопа «немцев» показалась одна-единственная стальная каска и снова скрылась. Это была каска одного из начальников отделений. Ротмистр Бетц спрыгнул с вышки командного пункта и на своих длинных ногах пивовара зашагал среди пролетавших со свистом пуль. На командном пункте затаили дыхание, но Бетц упорно шел к цели в середине окопа, словно гудевшие вокруг него пули были всего лишь маленькие безобидные мушки.
— Таких собак и пуля не берет, — шепнул Станислаус.
Дойдя до середины окопа, Бетц встал во весь рост и крикнул «русским»:
— Стрелять, рубить, эй, вы, русские забияки!
Он пригнулся, спустился в «немецкий» окоп и потребовал к себе лейтенанта Цертлинга.
— Я вас предам военно-полевому суду, если вы немедленно не пойдете в атаку, молниеносную, как чума!
В «немецком» окопе зашевелились. Из него выскочил лейтенант Цертлинг и пополз по земле, как угорь. За ним кинулись начальники отделений. Вскоре между окопами закишели солдаты. Впереди, немного поодаль от лейтенанта Цертлинга, стоял ревностный служака Август Богдан. Пули свистели. Они летали высоко, потому что никто из солдат «русского» окопа не хотел стать убийцей своих товарищей.
Бетц выскочил из окопа, остановился, осыпал бранью солдат, унтер-офицеров и крикнул «русским»:
— Целься ниже, довольно баловаться! — и, не сгибаясь, отправился под градом пуль обратно на командный пункт.
Почему его никто не пристрелит? — подумал Станислаус и тут же заорал на свою лошадь, чтобы заглушить одолевавшие его слишком звонкие мысли.
Лейтенант Цертлинг приполз назад в окопы. Он чувствовал за своей спиною военно-полевой суд. В окопе сидел только один человек. Это был Вайсблат. Угрожая револьвером, Цертлинг выгнал его наружу.