Тяжело дыша во все свои пекарские легкие, Станислаус вспомнил наконец о бароне Альфонсе. Никогда и ни за что на свете такому опытному человеку и любовнику, как барон, не пришло бы в голову бегать до седьмого пота за одним поцелуем. Вдобавок Станислаус вспомнил правило из «Искусства счастливой любви»: «Существуют разные методы…» Так и называлась эта глава. «Счастливую любовь определяют желание и склонность, темперамент и положение. Когда любовь хорошо подготовлена, не следует торопиться. Она приходит, как ясный день. Взойдет солнце любви, и в его сиянии расцветет счастье любящих». Почему Станислаусу не испробовать правильность этого указания? Он прекратил преследование, туже затянул ремешки на башмаках, с равнодушным видом поглядел на плывущие облака и направился к брошенному чемодану и рюкзаку. И смотри-ка! Любовь, неслышно ступая, подкрадывалась к нему. Слава науке!
Кто-то нежно похлопал его по спине.
— Ну как? Премия пока еще никому не отдана!
Пастушка одернула платье, подошла к ближайшему кусту и села на траву. Станислаус не спеша шагнул вслед и запечатлел на пастушке свой поцелуй. Некоторое время оба сидели молча, не глядя друг на друга. Нежный поцелуй прохожего юноши, видимо, не очень взволновал девушку. Станислаус вздохнул. Барон Альфонс и все добрые духи любви покинули его… Он вспомнил Марлен. Девушка раздергивала травинку.
— Ждешь, видно, своего вознаграждения, а?
Станислаус кивнул.
— Не слишком ты торопился.
Он бросился целовать ее, как собачонка хватает хвостик колбасы, который у нее отбирают. Девушка, охваченная жалостью, прильнула к нему долгим великодушным поцелуем. Это был, несомненно, чудо-поцелуй, и Станислаус благоговейно отдался ему. Поцелуй, словно большая спелая ягода клубники! Опять оба сидели некоторое время молча. Девушка напевала сквозь зубы. Все кружилось в глазах у Станислауса. Она взяла его руку и положила к себе на прогретое солнцем бедро. Она поняла, кто перед ней.
— Вот тут рука твоя может лежать, а больше я ничего не позволю.
Станислаус повиновался. Его рука была робкой и нежной, как голубка, начинающая новую руладу. Он опять поцеловал пастушку. Ей нравилось его послушание.
— А если ты передвинешь руку с того места, где она лежит?
— Что тогда? — спросил он.
— А ты попробуй!
— Ты меня в конце концов укусишь!
— Я не хочу, чтобы ты так плохо думал обо мне.
Он попробовал, и за это она укрыла его уголком неба.
Все дрожало в Станислаусе, когда он поздним вечером шел по булыжным мостовым города. Смотрите, люди, вот идет Станислаус! Державный завоеватель в стране любви! Один его взгляд — и девушки трепещут, как цветы под летним ветром. Он не видел серых стен ночлежного дома «К родине».
— Более сумасшедшего парня мне еще не приходилось встречать, — сказал хозяин ночлежки. Станислаус проспал ночь на скамье в маленьком палисаднике перед домом.
— Видно, знатно набрался вшей? Платить все равно будешь.
Станислаус смахнул с себя бархат росы, умылся и отдал свой утренний суп бородатому бродяге.
Счастье, точно невидимая птица иволга, летело впереди него. Уже в третьей пекарне он получил работу.
— Старший подмастерье заболел.
Станислаус пожелал старшему подмастерью легкой и долгой болезни.
До деревни, где жила его девушка, было четыре часа ходу. Четыре часа туда и четыре обратно составят восемь часов, и два часа на любовь — всего десять. Одной ночи на десять часов, истраченных на путешествие и любовь, не хватило бы. Да он и не мог бы стоять у печи после бессонной ночи, вдобавок еще измочаленный ходьбой. Оставалось одно — сделать воскресенье праздником любви.
Он написал письмо: «Мие Клаус в деревню Вильгельмсталь». Слова его бушевали, как горячий весенний ветер. «Ты была цветком в траве, а я мотыльком. Счастливым мотыльком, ибо солнце для него не заходит». На обороте почтового листка он написал стихотворение: