21
Станислаус помогает Августу Богдану связать ведьму, разочаровывает своего старшего друга Роллинга и объявляет его утопленником.
Конюхи чистили лошадей. Роллинг со Станислаусом отвели своих лошадок в сторонку. Они выбивали о камень серую конскую пыль из своих скребниц.
— Подумай, они уволокли его в лазарет и будут проверять. Ты обязан взять его с собой!
— По мне, можешь ему сказать об этом, — согласился Роллинг, — но я гарантирую, что с ним мы никуда не дойдем. Он еще по дороге в штаны наложит.
Станислаус сдул с камня пыль и громко постучал по нему скребницей.
— А ты уверен, что там они нас не поставят к стенке, когда выслушают?
— Во «Фронтовой газете»? Разумеется. — Роллинг сплюнул и пригладил скребницей свои короткие каштановые волосы.
— Только бы попасть туда… только бы попасть… — И он улыбнулся, словно в предвкушении счастья.
После обеда Станислаус отыскал санитарный барак. Было тихо. В соснах над крышей барака щебетали синицы. Пахло осенью. Фельдшер дремал на солнышке перед бараком.
— Только пройди прямо к фантазеру и скажи, что мы ему приспособим крылья от того ворона, что на виселице сидит.
Станислаус испугался. Вейсблатт лежал лицом к стене, как всегда. На другом конце санитарного барака лежал солдат с высокой температурой и бредил вслух. Станислаус растолкал Вейсблатта и сунул ему в руку записочку. При этом он не спускал глаз с солдата в жару: а вдруг тот приставлен для слежки? Солдат лежал с закрытыми глазами, но веки его подрагивали. Станислаус подошел к кровати больного:
— Хочешь пить, приятель?
Конечно, солдат хотел пить, но только воду без лягушек.
Вейсблатт резко перевернулся на другой бок и погрозил больному кулаком.
— Ни за что не полечу в Россию. Я хочу в Германию! — На губах Вейсблатта и впрямь выступило что-то вроде пены.
Станислаус вырвал у него записку, которой он размахивал. Короче говоря, Вейсблатт в Германии вырвет из своих крыльев одно перо и этим пером напишет книгу о бомбе в ресторане «Метрополь».
Станислаус ушел. Сердце его вновь было полно благоговения перед поэтом, который, несмотря на угрозу смерти, все стоит на своем.
Роллинг готовился в путь: он часто уходил из лагеря со своими вершами и запасал провиант. Станислаус с Вилли Хартшлагом и каптенармусом на кухне вел беседы о старых добрых временах в Париже. Роллинг же тем временем крал хлеб и мясные консервы. Два дня таинственных приготовлений. Два дня переговоров под звон чистых скребниц. На Воннига нельзя положиться. Это уже доказано. На этот раз Роллинг хотел ускользнуть ночью из лагеря через пост Августа Богдана.
— Он испугается ведьм и всадит пулю тебе в спину.
— Ты своей черной магией заморочишь ему голову, хоть какой-то толк будет от твоих фокусов.
Перед Станислаусом был не прежний ворчун и брюзга Роллинг, перед ним был человек, окрыленный мечтой.
— Может, они там и не очень-то нам поверят, но я им все объясню.
Дребезжание скребницы было наброском мелодии будущего для рядового Роллинга. Станислаус молчал. У него был такой вид, будто он ворочает тяжеленные камни: Роллинг и без него добьется своей цели, а вот Вейсблатт… С Вейсблаттом все неясно. Ему без помощи не обойтись… А может, это трусость нашептывала Станислаусу, что он должен остаться, дабы спасти Вейсблатта?
Приближалась ночь побега. Они лежали в вереске, пока в лагере все не стихло. Переждали обход дежурного офицера и поползли к окопчику Богдана. Роллинг разболтался, как старый пропойца.
— Сейчас мы уйдем! А через два часа ты получишь такую щуку к завтраку, какая тебе и не снилась.
Но Богдан не хотел, вот просто не желал помогать им:
— Мало мне и без вас неприятностей!
Он получил письмо из дому. Заболела корова. Письмо шло очень долго, и корова, наверно, уже сдохла.
— Ведьма порчу напустила, — сказал Роллинг.
— В корень смотришь! — Богдан почувствовал, что его подозрения безусловно подтверждаются. — Есть у нас одна в деревне, она так тебе наведьмачит, что только держись. Эх, если бы я мог ее поймать!
Роллинг толкнул Станислауса.
— Не будь дураком, Богдан. Пускай тебя Бюднер ненадолго домой забросит, вот ты и всыплешь этой дряни!
Богдан глянул на Станислауса:
— А выйдет?
Станислаус не успел даже слово вымолвить, Роллинг тараторил как лошадиный барышник:
— Ты сможешь ее связать духовными веревками, так чтоб она и рукой своей ведьмачьей не шелохнула. И не смей подымать шум, если мы не вернемся, когда ты очухаешься. Озеро далеко, а щуки — громадные.