Вот, значит, как выглядит смерть. Станислаус вздрогнул. Он больше не желал себе смерти. Тут все было кончено, раз и навсегда. Бледное лицо мастера и белый кухонный потолок безмолвно и мертво смотрели друг на друга.
Станислаус забарабанил в дверь хозяйки. В ответ ни звука. Он помчался к Людмиле. Она еще спала. Он стал трясти ее.
— Ты пришел! — сказала она спросонья.
Станислаус давился слезами жалости к себе. Значит, еще не весь мир отвергает его. Вот лежит человек и ждет его.
— Людмила, хозяин…
— Что он хочет?
— Он умер.
Людмила подняла голову:
— Это правда, Станислаус?
— Да я не я буду, мастер умер, а хозяйка где-то шляется, час от часу не легче!
Людмила вскочила с постели. Она была совсем голая. И нисколько не стеснялась Станислауса. Она искала свои очки.
— Смотри, я только с лица некрасивая!
Станислаус это видел, но разве сейчас время? Он бросился будить других учеников.
Никто не причитал над покойником в доме Клунчей. Да и кому было причитать? Ученикам, что ли, этим рекрутам пекарни?
— Для него так даже лучше, — сказал представитель социал-демократической молодежи. — А то в один прекрасный день мы бы вышли на демонстрацию. И я не ручаюсь, что тогда с ним обошлись бы мягко.
Людмила тоже не знала, должна ли она стенать и плакать. В этом доме она никогда не была дома. Разве не сказал ей хозяин, что представлял ее себе более красивой? А хозяйка? Она так и не нашлась.
В тот день покупатели натыкались на запертые двери в лавку Клунча. Кислое тесто в квашнях перебродило и стало уже кислым как уксус. Тесто для булочек опало. Ученики сидели у печи и рассуждали о жизни и смерти:
— Когда кто-то умирает, надо открыть окно. А то даже его душа задохнется от газа.
— У него и души-то не было.
— Душа у любой селедки есть.
— У него даже намека на душу не было.
— Не греши!
— Сам ты грешишь! Делаешь что вздумается и вечно во что-нибудь влипаешь!
— Надо вести чистую жизнь!
— Чистую жизнь, по-моему, ведут только мотыльки, видел ты когда-нибудь мотылька на конском навозе?
— Да, мастер теперь на тот свет марширует. Уж там его помуштруют за все его прегрешения.
Станислаус держался в стороне.
— Я слыхал, ты вчера в парке прибил кого-то, не то доктора, не то ветеринара?
— Верблюда, — отвечал Станислаус.
— Говорят, он хочет подать на тебя в суд.
Станислаус не ответил.
— Говорят, ты должен перед ним извиниться.
Станислаус молчал.
Громкий стук в запертую дверь лавки. Прибыла криминальная полиция. Тут выяснилось, на что способна Людмила. Она улаживала все дела, а они обстояли довольно скверно.
Предварительное следствие показало, что хозяйка была похищена. Ее украл какой-то майор. А хозяйка в свою очередь захватила с собой всю имевшуюся наличность. Причем речь могла идти о совсем небольшой сумме — так, выручка от всего, что мастер с пятью учениками напекли за два-три дня.
Нашлось и прощальное письмо мастера, оно было послано председателю «Стального шлема». Плохо дело! Мастер усомнился в чистоте духа «Стального шлема». Офицерская честь в этом союзе оказалась слишком непрочной, извольте радоваться! Некоторые его члены никогда не умели дорожить честью отечества и защищать эту честь. «Лейтенант запаса Клунч отступает походным порядком. Для молитвы шлемы снять!» Так кончалось это письмо. В приписке мастер Клунч просил спеть на его похоронах несколько песен: «Господь, умноживший мечи…» и «Всесильный, покарай врагов…». И ни словечка ученикам, ни словечка Людмиле, которая теперь бегала высунув язык, чтобы предать земле загазованного хозяина.
Три прекрасных дня для учеников. Настоящий праздник! В день погребения они даже распили бутылку шнапса и накупили себе хлеба и булочек в соседних пекарнях. Что же теперь будет? Выходит, они стали безработными? Ничего подобного. Любой человек может стать безработным, но только не ученик. Ученики ведь работают за гроши.