Вопросы точно мухи вились вокруг странствующего подмастерья пекаря.
Три дня пробыл он у Штайлей. Дети рвали его на части. Он должен был сходить с ними на рудничные пруды. Печальные пруды — ни травы, ни деревьев. Маслянисто мерцала темная угольная вода. Они швыряли камешки в стоячую воду. Круги разбегались по темному зеркалу воды и разбивались о прибрежную гальку карьера.
По вечерам Станислаус сидел на кухне с Эльзбет. Эльзбет штопала и шила. Вопросам не было конца.
— У тебя уже есть любимая девушка?
Станислаус от смущения царапал себе икры.
— Можешь на меня положиться, я не разболтаю. У меня у самой был один, когда мне еще и думать об этом рано было.
— Да, да, — бормотал Станислаус, не зная, с чего начать.
— Она у тебя красотка или такая, что другому и смотреть не захочется?
— Она похожа на белую далию — вот она какая.
— Я так и думала. Хорошо зарабатывает?
— Да она вроде ученая и набожная очень. Она меня целовала, но это я говорю только тебе.
— Если она учительница, то, верно, хорошо зарабатывает. Ты должен на ней жениться. Тогда, если останешься без работы, по крайней мере нуждаться не будешь.
— Нет-нет, это любовь, и притом настоящая. Я написал для нее стихи, собственно говоря, много стихов.
Сестра опустила свою штопку на колени и подбоченилась:
— А стекло ты, часом, не жрешь?
Станислаус ощутил, как все преграды между ними рухнули. И он стал рассказывать; рассказал о гипнозе и незадавшемся распятии. Сестра Эльзбет умела так хорошо удивляться:
— Боже ж мой!
Станислаус рассказал о Марлен. Как он впервые ее увидел и чем все кончилось. Не забыл упомянуть и о неком сутулом студенте.
— Можешь мне поверить, если я его еще встречу, то так отлуплю!
И это называется смирением? Впрочем, о своем уговоре с Господом он сестре и словом не обмолвился.
Эльзбет не стала ругать бледную пасторскую дочку, чтобы вырвать ее поскорее из сердца Станислауса. Нет, она знала толк в этих делах.
— Я тоже сперва любила парня совсем другого сорта. Но я сильно сомневаюсь, чтобы он мог что-то другое из меня сделать. Счастье, что я встретила Рейнгольда.
У Станислауса были доказательства, что Марлен сумела кое-что из него сделать.
— Она писала мне из тюрьмы.
Но умница Эльзбет решила, что надо этому малышу немного открыть глаза:
— Рейнгольд говорит, что это — классы.
— Что?
— И они не сочетаются. С моей первой любовью было то же самое, и у тебя будет не иначе. Каждый человек — класс. Рейнгольд тебе это лучше объяснит.
Нет, Станислаус не мог согласиться, что в его любовных незадачах виноваты всякие там расы и классы. Этот пастор и сутулый дурак — студент встали между ним и Марлен. Но, по словам пастора, это Бог, незримый человек на небесах, позволил им все испортить.
Станислаус убедился, что Рейнгольд — обходительный муж и зять.
— Эльзбет будет рада, если ты у нас останешься. Место у нас нашлось бы. Я на мешке с ветошью сплю не хуже, чем на кровати. Но какой в этом прок?
Рейнгольд обошел всех городских булочников, хотел пристроить Станислауса. Напрасно. Да, по мнению Рейнгольда, Станислаусу лучше еще поскитаться и самому себе что-то присмотреть. Рейнгольд стукнул кулаком по шкафчику:
— Будь я подмастерьем пекаря, я бы не был таким лежебокой. Я бы организовал забастовку учеников и подмастерьев! Железную забастовку! Такую, чтоб хозяева на коленях молили прислать им подсобную рабочую силу. А что бы я потребовал? Подмастерьев — на предприятия! Покончить с эксплуатацией учеников!
Странные вещи услышал Станислаус от своего зятя. Рейнгольд и в самом деле подсчитал, сколько мастер наживает на одном ученике. До сих пор Станислаус только и слышал, что хозяева от учеников имеют одни убытки. Но что ему было делать с этими премудростями? Разве они хоть чуть-чуть приблизят к нему Марлен? Даже и думать нечего.
Однажды утром Станислаус увидел, как Эльзбет вывернула наизнанку свой кошелек. Оттуда выкатилось немного мелочи. За этим последовал вздох:
— Надо дожить до пятницы, а сегодня еще только среда!
Больше ему нельзя было тут оставаться. Станислаус решил идти дальше.
Девочки-близняшки провожали дядю по улицам города. Они стребовали с матери чистые носовые платочки, чтоб махать вслед дяде. Мать усталой рукой помахала ему из окна. Станислаус еще раз увидал искривленный мизинец, по которому он и узнал сестру.