Он знает. Она ждёт, что он вернётся домой и всё-таки коснётся тетради, чтобы покончить и с Морелло, и с длинным делом Киры, и с их собственными жизнями — поддастся эмоциям так же просто, как и в прошлый раз. Закрывая за собой дверь и забрасывая тренч на ближайшую вешалку, Теру говорит себе, что эмоции бывают разными.
На ней всё то же красное платье, её волосы собраны в замысловатую — и слишком сложную — причёску, а макияж кажется излишне ярким. Он чувствует как учащается его дыхание от одной только мысли о том, что всё это она делает ради другого человека.
Его обычно карие глаза полыхают алым, когда он сокращает оставшееся между ними расстояние. Даже в своих туфлях на высоком каблуке Аманда всё-таки его ниже. Ему почти нравится смотреть на неё именно так — сверху вниз, когда в её взгляде отражается это странное благоговение. Точно такое же, какое он иногда замечает в своих.
— Не сегодня, — едва слышно выдыхает он, прежде чем коснуться её губ своими.
Она пытается вести, но у него сегодня другие планы. Когда она пробует потянуть его в сторону гостиной за полы его пиджака, он легко перехватывает её руки. Когда она смотрит ему в глаза, на несколько долгих мгновений замирая, он крепко прижимает её своим телом к стене — так, что у неё в очередной раз перехватывает дыхание. Он знает обо всех её предпочтениях.
Аманда кажется Теру почти беззащитной, когда он стискивает её тонкие запястья в своей ладони. Почти. Её выдают глаза — её яркие, отливающие красным в цвет размазанной по губам помады глаза. Смотрит ли она на кого-то ещё такими глазами? Он знает, что нет. Знает, что на свете больше не остается того, кто может спровоцировать у неё такой взгляд.
Никого, кроме него самого.
Её дыхание сводит его с ума. Частое и сбившееся с ритма. Он чувствует её участившийся пульс, когда снова и снова касается губами её шеи — ему хочется оставить как можно больше следов на её бледной коже. Не там, где она обычно позволяет их оставлять, а повсюду. Так, что она не сможет спрятать их под одеждой. Так, что она сама не сможет на них не смотреть.
— Всё ещё не можешь? — она ухмыляется и закидывает левую ногу ему на бедро. Вырез на подоле платья, который ещё несколько часов кажется ему вызывающим, начинает казаться удобным.
— Что? — он не понимает, о чём она говорит и лишь крепче прижимает её к себе. Ему кажется, что навязчивый запах её парфюма скоро заполнит собой все его лёгкие.
— Терпеть, когда на меня смотрят, — Аманда смеётся.
Теру испытывает стойкое ощущение дежавю. Он терпеть не может, когда на неё смотрят — и гораздо сильнее, чем несколько лет назад, когда они оба учатся в университете. Право наблюдать Господа так близко должно принадлежать лишь достойным. Одна только мысль о том, что он — чудовище — оказывается единственным достойным, пьянит его куда сильнее любого алкоголя.
«Возлюби господа своего», — невольно всплывает в памяти одна из библейских строк. Что ж, он невероятно к этому близок.
Молния на её платье поддается легко, ткань — тоже. Он не рассчитывает силу. Расцветающие на её изящной шее багровые синяки выглядят почти идеально. Ему жаль, что они, в отличие от шрама на её спине, не останутся с ней навсегда. Жаль, что он не сумеет оставить на ней такой след, который никогда уже не сойдёт.
Вечный.
Вместе с остатками помады по их губам размазывается кровь — он чувствует её привкус во рту и ощущает как саднит кожа, но не может понять, его это кровь или её. Плевать. Он пытается сосредоточиться на том, что это — всё это — тоже станет спектаклем для кого-то. Для пары шинигами, что следуют за ними по пятам. Или для детектива, что следит за Амандой — и за ним — практически повсюду. Ему наплевать.
Единственное, что ещё не тонет в этом мареве похоти и его искаженных принципов — она.
Аманда отказывается расстегивать десяток пуговиц на его рубашке и просто тянет ткань в стороны, заставляя те с грохотом разлететься по коридору. Его не волнуют даже её варварские методы. Он обжигает её кожу своим горячим дыханием, зарываясь пальцами в её длинные, растрепанные волосы. От её сложной прически не остаётся и следа. И никому, кроме него, не позволено видеть её такой.
Живой. Искренней. Настоящей.
Он почти задыхается в их тяжелых, всё более жестоких поцелуях. Срывается на хриплые стоны, чувствуя её короткие, нетерпеливые прикосновения и до новых синяков сжимает её бедра, когда она расстегивает его брюки. Мир перед глазами плывёт всё сильнее и вовсе не потому, что в какой-то момент Аманда снимает с него очки.
— Раз, — он считает, когда наваливается на неё всем телом и делает первый толчок.
Теру знает, что пожалеет об этом. Позже. Сейчас ему не о чем сожалеть. Сейчас даже этот счёт принадлежит ему — ему, а не кому-то другому.
Её голос эхом отражается от стен — громкий, глубокий и такой же хриплый. Он ловит её стоны губами и снова и снова заглядывает в её глаза. Они горят.
— Два, — его собственный голос хрипит и затухает, когда он продолжает считать, чувствуя как она двигает бедрами ему навстречу.
От того, как она шепчет в ответ его имя — часто и сбивчиво — по телу пробегает дрожь. Ещё. Изо всех людей эта женщина — эта жуткая женщина — выбирает именно его. Только его. И ещё. Ему кажется, что он медленно сходит с ума. Он уверен, что уже сошёл.
— Три, — счёт тонет в его стоне и он сбивается с ритма. Двигается чаще, прижимаясь к ней ещё теснее — так близко, словно желает с ней слиться. Действительно желает.
Он уже не различает, где заканчиваются его желания и начинаются её. Волосы липнут к покрывшемуся испариной лицу и лезут в рот каждый раз, когда он впивается новыми поцелуями в её окровавленные губы. Отчетливый привкус металла не отрезвляет — наоборот.
Чаще. И чаще. И чаще.
— Четыре, — на выдохе произносит он, чувствуя как её тело пробивает крупная дрожь. Он готов спорить, что никому, кроме него, не дозволено наблюдать за ней в момент оргазма. Никому, кроме него, не дозволено задыхаться от удовольствия вместе с ней.
Kyrie eleison.
========== 23 ==========
Комментарий к 23
Aviators — Scarlet Vow
«Holding out their crosses at the edges of the townBelieved your faith protected but she’s here to burn you downPray your final whispers and reflect upon your guiltThe monster you created will end everything you’ve built»
03/2008
Сегодня днём в штаб-квартире почти никого нет. Ягами старший занят документами парой этажей ниже, Моги отправляется на съемки вместе с Мисой, — теперь он играет роль её менеджера — а Айзава уезжает домой к семье. Даже Лайт, вынужденный постоянно находиться рядом, сейчас занят попытками найти доказательства. Сегодня никто не должен мешать ему думать.
Эл просматривает последние отчеты коллег. Психологический портрет подозреваемой давно уже готов, — он изучает его вдоль и поперёк — но его догадки отчего-то пока ни разу не бьют в цель. Он не понимает. Аманда Гласк, согласно доступной ему информации, множество раз пользуется преимуществами своих пола и внешности, чтобы добиться цели. И ему кажется, что она должна увидеть в действиях Айбера возможность подобраться к группе расследования поближе. Возможность добыть информацию. Он не понимает, почему она не реагирует.
Он знает — тот профессионал своего дела и знает как расположить к себе не только женщин, но даже тех, кто изначально готов с кулаками на него наброситься. И знает — даже свое место в директорском кресле Гласк получает, убрав с дороги прямого конкурента. Джерард Блейк отказывается наследовать дело Рейнарда Гласка почти сразу после того, как едва не женится на его дочери — Аманде. Более того, Блейк передаёт ей права на тот мелкий бизнес, которым владеет его собственная семья.
Он уверен, что Аманда Гласк должна хоть как-то отреагировать на их провокации. Согласно отчетам Айбера, она не проявляет ровным счётом никакого интереса и сводит всё их общение к деловому минимуму, необходимому для работы. Почему? Эл уверен, что упускает из виду какую-то деталь, но никак не может осознать, какую.