— Сами вы чудовища, раз ребенка голодом морите!
— Ты сожрал бо́льшую часть нашего экипажа и еще утверждаешь, что это мы чудовища? — начал злиться Зак.
— А разве есть какие-то сомнения? Кто, если не вы, устроили на моей планете ядерную зиму, уничтожив большую часть экосистемы?
— Так вы нас к этому вынудили! — возмутился Зак и сжал кулаки.
— Правда? А кто вас вообще просил вторгаться в наш мир? Прилетаете сюда, ведете себя так, будто вы здесь хозяева, и еще утверждаете, что это мы — чудовища! Мы жили на этой планете испокон веков, а вы появились только сейчас!
— Мы ничего плохого не делали, пока вы не начали нас жрать! Мы мирно сосуществовали с вашей экосистемой!
— Да?! Мы не похожи на вас! Но разве это значит, что мы чудовища?! Вы берете себе в пищу живых существ нашего мира и вы же проводите над ними эксперименты, а если кто-то делает то же самое по отношению к вам, так он сразу чудовище! Еще и ребенка мучаете!
— Ребенок и сам, небось, не против нами пообедать, — заметил Диодор.
— Он еще совсем маленький, — сообщил я и понял: голоден мой малыш. Что же делать? Еды-то нет. — Ему нужна еда, он подрастет, и мы ему все объясним, только покормите его.
— Что объясним? — сложил руки на груди Зак. — Что людей кушать нехорошо? Он в любом случае всегда будет представлять угрозу.
— Вы ведь тоже можете меня убить, но я же не утверждаю, что из-за этого вас следует лишать жизни, разве не так? Так и с ребенком… — Я все еще пытался спорить, хотя понимал: бесполезно. Они все равно не дадут ему ничего. Неужели я так и буду здесь смотреть, как мой малыш погибает с голоду?
А он так жалобно отростки скрутил и щупальца ко мне потянул, мол, дай покушать, тебе что, жалко? Ну, я всю скудную жировую ткань, что в теле Макса была, собрал на животе и отделил от себя. Те двое внизу так и ахнули, а я отделенную плоть спрессовал и малышу протянул, он с удовольствием и слопал.
— Он его кормит? — тихо поразился Зак.
— Похоже на то, — ответил Диодор.
— Вы ведь хотели бы, чтобы я остальных членов экипажа распечатал, разве не так? Так знайте, чем дольше я голодаю и уменьшаюсь в объеме, тем меньше вероятности вернуть ваших соратников. Их память записана по всему моему телу. Уменьшается тело — уменьшается количество воспоминаний. Они стираются из меня, и на определенном этапе такую личность уже будет не восстановить.
Зак вылупился в пространство, видимо, в дополненной реальности ему кто-то позвонил, после чего промямлил:
— Да, это моя первая профе… Понял! — И выбежал из отсека.
— Что это с ним? — поинтересовался я.
— Видимо, что-то срочное, — недоуменно пожал плечами Диодор.
А я тем временем отделил от своего тела еще один сгусток плоти и протянул его детенышу. Пусть я умру и не достигну бессмертия — мне уже стало совершенно безразлично. Зачем мне такое бессмертие, если я вечно буду помнить смерть своего ребенка? Знать, что стал причиной его страданий… Разве о таком бессмертии я мечтал?
26 — Крестная сила (Михей)
В костры мракобесов на растопку идут люди.
© Виктор Фрайда
Полонянки со связанными руками одна за другой шли впереди. Я замыкал шествие, еле волоча ноги, а сзади шагали чистокровные солдаты, то и дело подгоняя меня древками копий. Грудь и правое плечо все еще болели. Хорошо еще, что чистокровные разрешили Любаве промыть рану и туго перебинтовать.
Не с доброутробия они, супостаты проклятые, позволили рану мою врачевать. Ох, не с доброутробия. Слыхивал я, как они переговаривались, мол, энтого волосатого в Город Солнца приведем, там после всех баб на костре и сожжем. А до того пущай поглядит, как мы его вырожденок огню предавать будем.
Еще в ихнем лагере Любава отвар из трав состряпала, я выпил — хоть немного да полегчало. Хотя внутри все равно жгло и кололо, словно ножом меня резали. Пятно на бинтах поначалу было красное, а теперь стало коричневым. Хорошо. Значит, кровотечение прекратилось.
Так что же хорошего? Все равно меня ведут на казнь. На Великое Всесожжение. Да уж, хорошего мало. Проклятая черная магия. Ушастый истину глаголил, а я не верил. И все думал: где ж такое видано, чтобы гром и огонь из палок-то? А оно вон как обернулось! Значит, опять люди впали во грех изобретательства! Опять будет новая Катастрофа и гнев Господень настигнет род человеческий! А все из-за энтих ученых-колдунов проклятых!
Так почему же Он сразу не изничтожит супостатов? Почему не зарубит сии непотребства на корню? Все милосердствует, Великий. А надобно ли? Зачем позволять души христианские губить? Говаривал батюшка, в страданиях великих душа очищается. И что же мне теперь, смотреть, как Любавушку мою убивать будут?
Нет! Я невольно потянулся связанными руками к нательному крестику. Да только нащупал один обрубок. Глянул на него и вижу: остался от крестика маленький обожженный кусок деревяшки. Видать, черная магия в него угодила. Что же энто получается, черная магия сильнее крестной силы? Но почему?
Сказывают ведь, пути Господни неисповедимы. Но уразуметь сего я не в силах. Разве черные маги сильнее Господа нашего? Что же энто творится-то? Неужели люди никогда так и не преодолеют свою грешную природу? Так и не образумятся? Так и будут пытаться раскрыть Тайны Творения и играть в Богов? Но ведь люди не боги, вот получат они силы невиданные, черной магией запятнанные, сдюжат ли совладать с ними?
Шли мы так два дня и две ночи. Меня уж лихорадить начало. А на привалах Любава все травяные отвары мне готовила. Откуда только травы брала? Вот выпью, и легче становится, а она печально улыбается и по голове меня гладит. Бедняжка моя. И исхудала-то как, нас же не кормили, только воды давали. Слыхивал, как чистокровные говаривали: вырожденцев нельзя кормить, а то боги прогневаются. Что же то за боги такие, коли они велят честной люд голодом морить? Никак бесы, а не боги.
На третий день уж пришли к большущему городищу, высоким частоколом огороженному. Стали заходить чрез врата тяжелые, а там избы деревянные, высоченные, многоярусные! Сроду таких не видывал. Разве что в монастыре, токмо там каменные.
Отвели нас на просторную площадь. А посреди нее три кучи дров с хворостом да столбы. И молодец знатный на помост вышел, в длинном убранстве из шерсти краснопятного оленя и золотой шапке на голове. Воздел руки к небу и глаголит:
— Возрадуемся же, братья и сестры! Сегодня благословенный день! Послали нам боги победу в борьбе со злом и много добра в награду! Сожжем же нечестивцев во славу богов!
— Ура! — толпа закричала, и вижу, повели кого-то из наших к столбам. Привязали к каждому по бабе и давай хворост снизу поджигать.
А у меня руки связаны — даже крестным знамением себя осенить не могу. Я тех троих сразу узнал: Агафья наша, Машка да Авдотья. С детства их в нашей слободе видывал.
Бабы те горели и на всю округу голосили, больно слышать. А как утихли, крикнул я тому на помосте:
— Какие же энто нечестивцы?! Энто же такие же люди, как и вы!
Подошел ко мне тот бородатый со шрамом, у которого нос до сих пор красный, и как засветит мне со всей дури кулаком по морде.
— Мало тебе влетело?! Ишь каков! И как только не издох?!
— Вырожденцы, они таковы, — вторил ему другой голос из толпы, — их бьешь-бьешь, а они все не издыхают! Злая сила в них. Чернобожья!
Какая еще чернобожья сила? Утерся я рукавом, крови-то совсем немного из носа вышло. Видать, не так уж много ее во мне и осталось. Что ж, терять мне нечего, так что я смело им ответствовал:
— Какие же мы вырожденцы? Мы ведь такие же люди, как и вы! Разве вы не видите? А то что выглядим иначе, так что же?! Души-то у нас человеческие! Разве не сказано в Писании, что все люди — братья и сестры?!
— Нет у вас душ! — возразил бородатый, аж слюной брызнул. — Откуда у порождений Чернобога души?! Не братья вы нам! И не сестры! Вас только и можно, что убивать! Чтобы и духу вашего на земле не было!
— Что же мы вам такого сделали?!
— Вы, исчадия Чернобога, мир к Катастрофе привели! Вам за это и отвечать!