Решме вдруг до невыносимого захотелось хоть каких-то перемен. В самом деле, почему бы ей не выйти замуж за этого князька и не зажить ли барской праздной жизнью без забот и хлопот? Разве она не заслужила? Пусть теперь забота о пансионе и больной матери ложится на плечи братьев, хватит им бродяжничать, в конце концов, они тоже обязаны заботиться о своём родном доме и той, кто их родила.
И она дала своё согласие на брак.
Было решено, что до свадьбы Решма поживёт во флигеле Михама, вместе с его служанками.
И где-то всего за день до своей свадьбы Решма увидала страшный сон. В сновидении она лежала на жаровне-алтаре в храме Свири и её окутывал огонь. Но боли она не чувствовала, огонь как бы ласкал и грел её тело, оно не сгорало, но девушка, тем не менее, испытывала сильнейший ужас.
Когда она пробудилась, ей стало холодно, она задрожала всем телом, заплакала и прорыдала почти весь день, то и дело вспоминая увиденный сон.
А затем миновало время — и этот кошмар начал забываться.
Решма стала мужней женой. Она не любила своего мужа и не ненавидела, она просто воспринимала его как существо, которое рано или поздно должно было войти в её жизнь, потому что каждая женщина была обязана создать семью.
Две старшие жены Михама не ревновали друг к другу своего общего мужа и не соперничали за него; наоборот, они были лучшими подругами и по целым дням проводили дни вместе, от скуки пустословя и объедаясь, благо еды в доме Михама было много.
Не ревновала к ним мужа и Решма. Но скучать, подобно его двум старшим жёнам она не собиралась.
На второй день после свадьбы Решма, не спрашивая у супруга разрешения, обошла всю его усадьбу, заглянула во все сараи и амбары, перепробовала все созревшие фрукты в его саду и, наконец, забрела на конюшню, где её живой интерес вызвали лошади. Она тут же приказала одному из конюхов помочь ей сесть на лошадь.
С тех пор она заходила на конюшню каждый день и обучалась ездить верхом. Михам этого не одобрял:
— Если ты упадёшь с лошади и сломаешь ногу, что же, у меня будет жена хромоножка? Я хвастался своим друзьям, что женился на красавице, а должен показывать им калеку, если они приедут ко мне в гости? Между прочим, я за тебя кучу денег отдал твоему братцу, так это вовсе не для того, чтобы у меня жена была хромая! — ворчал он.
Но Решма и не думала подчиняться. Замужество, подобно лакмусовой бумаге, вдруг помогло проявиться в ней строптивому нраву, о котором не подозревала даже она сама.
— Что хочу, то делаю! — фыркала она на мужа. — И ты мне не указ! Я всегда сама всё решала за себя, я всегда была свободна, так неужели я буду слушать тебя, чем ты там недоволен? Я люблю лошадей и буду учиться ездить верхом, что бы ты мне там ни говорил!
Михама возмутили её слова и он попробовал было настаивать на своём, пытаясь запретить ей садиться на лошадь, но нарвался на такие крики и вопли, что ему пришлось закрыть ладонями уши и капитулировать.
Правда, впоследствии он всё-таки ворчал на юную жену, когда та отправлялась в конюшню, но та откровенно давала понять, что плюёт на его мнение.
Решма ежедневно занималась ездой верхом на лошади по нескольку часов. Сначала она каталась по усадьбе, затем начала выезжать за её пределы, в деревню.
Другим развлечением Решмы стала еда в доме мужа. Крестьяне несли оброк в дом своего князька: мясо, молоко, яйца, птицу, муку, овощи, фрукты, зерновые. И всё это в усадьбе князя коптилось, варилось, солилось, сушилось. Амбары, погреба и сараи его были забиты копчёным мясом, окороками, салом, солёной и копчёной рыбой, горшками с вареньем, сметаной, маслом, бочками с солениями. Решма любила забираться в амбары или погреба и поедать это прямо на месте, она ела всё больше и больше, поправляясь телом, что, впрочем, её мужу даже нравилось.
Всего за год Решма сильно округлилась в теле, научилась отлично ездить на коне, так, что даже брала небольшие барьеры, но почему-то никак не беременела. Михам был вне себя от злости из-за этого:
— Что ж это третья жена оказалась бесплодной?! Почему я такой не везучий, ведь эта, последняя, мне нравится больше других! И она убивает мои надежды и всё мне назло!
— Да ты, верно, сам бесплодный! — парировала Решма. — Подумал бы хотя бы хорошенько: третья жена не может от тебя забеременеть! У тебя мёртвое семя!
Михам негодовал на эти слова, между ним и Решмой начиналась словесная потасовка, переходящая в крики и вопли, в которых неизменно брала верх Решма.
Не подчинялась она мужу и в другом: когда он требовал, чтобы она вместе с ним и его другими жёнами ездила в Яву и посещала храмы богов стихий, как это было положено. Сытая и праздная жизнь, наряды из шёлка и виссона, украшения из золота, что дарил муж, слуги в доме сделали Решму более дерзкой и самоуверенной, она перестала бояться враждебного отношения окружающих людей. Не желая идти в храм, она так напрямую и говорила об этом:
— Не пойду. Разве вам не страшно там? Убьют ребёнка, а потом ещё целый год держат его труп на алтаре. Всем жутко от этого, а всё равно в храмы ходят, да подарки несут.
В храмах бывших демонов, обретших статус богов на самом деле существовала такая традиция: труп принесённого в жертву ребёнка не хоронили, но оставляли на каменной глыбе, на которой он был убит, на целый год, до следующего жертвоприношения. В первые дни для священного ритуала применяли огромных священных крыс, которые обгладывали с трупа мясо и сжирали внутренности, оставляя лишь скелет. Так было в храме бога Каджи, где жертву умерщвляли, перерезав горло и, сцедив кровь, вливали её в рот идолу Каджи. В храме Нэгога, «бога» деревьев жертву забивали деревянными дубинами — обычно ударом в висок. «Бог» металла Хаг требовал, чтобы жертве отрубали голову большим топором, древко которого было также из металла, затем пилой расчленяли на куски. Жертву «бога» ветров и воздуха душили удавкой. Жертве «бога» воды Ваки накрывали лицо полотенцем и лили воду до тех пор, пока жертва не захлёбывалась до смерти.
Затем убитую жертву убирали с алтаря и складывали рядом в удлинённое каменное углубление, похожее на гроб, и приносили клетки с огромными крысами, которые величиной не уступали маленькой кошке и выпускали их в это углубление, накрывая на время доской, чтобы крысы не разбежались. И когда крысы оставляли от жертвы одни кости, крыс загоняли обратно в клетки, а кости складывали на глыбу, на которой жертва была умерщвлена. Так было во всех храмах бывших демонов, кроме Свири, где от сожжённой жертвы оставался только пепел.
Многих посетителей храмов стихий это уже не пугало, зрелище было привычное, да и жрецы лахи преподносили это как нечто чистейшее и даже очищающее и нередко за денежную плату позволяли прихожанам коснуться костей принесённых в жертву детей, утверждая, что сделавшие это получат очищение от грехов, накопившихся за год и получат благословение.
Михам не мог понять свою младшую жену из-за того, что она поступает не как все и думает не так, как все. Он сам испытывал отягощение и страх, когда заходил в храм богов стихий, но, поскольку, в эти храмы было положено ходить и одаривать их, он внушал себе, что мёртвые кости убитых детей на алтарях — это на самом деле нечто священное, чистое, доброе, жертва, ограждающая от зла и убиенные дети на самом деле никакие не страдальцы, это святые, не успевшие нагрешить, а посему, путь им — в небо, чтобы обратиться там в звёзды, а не быть поглощёнными после смерти в трясинах Вечных Болото за грехи. Михам горячо клялся себе и «богам» стихий, что заставит таки строптивую юную жену посещать их храмы — и ничего из этого у него не получалось.