Гур окинул брата удивлённым взглядом:
— С чего это ты решил?
Патрик улыбнулся:
— Она смутилась и оробела, когда я с ней заговорил.
— Конечно она оробела, ведь понимает, что за то, что она совершила, ей теперь добра не будет.
Патрик махнул рукой:
— Не думаю, что матушка будет с ней слишком строга. Наверняка эта девушка не так уж виновата и скоро всё выяснится.
Некоторое время братья ехали молча.
Вновь первым заговорил Патрик:
— Этот Михам — жалкий трус. Так просто отдал такую красавицу, даже не попытался её защитить! Я бы за такую жену сражался до последнего, пока не погиб.
— Видимо, нрав этой девушки — полная противоположность её красоте, если Михам не очень-то ей дорожил.
— Она создаёт впечатление кроткой и тихой.
— И умной: на её месте было бы глупо кричать и противиться.
— Вот видишь, всё при ней: и красота, и ум и прекрасный характер.
— Но тебя, мой друг, ведь интересует только её красота, верно? Остальное ты готов ей приписать.
— Тебе хорошо так рассуждать, брат, ведь тебе матушка подыскала красивую жену. А мне каково? Я на плюгавой не женюсь на за что, лучше уж останусь без семьи до конца дней.
— Но ведь ты сам-то не красавец, как и я.
— Мужчине вовсе не обязательно быть красивым! В мужчине главное — ум, доблесть, сила. Кто скажет, что этого во мне нет?
Патрик снова развернул коня и поскакал к обозу. Решма сидела на мешках, ссутулившись и глядя перед собой в одну точку. Ей по-прежнему было страшно.
Патрик заговорил с ней, назвал своё имя, затем поинтересовался, как зовут её, затем принялся задавать другие вопросы — сколько ей лет, в каких местах она родилась, кто её родители и ещё много о чём. Она отвечала и отвечала, терпеливо и смиренно, не решаясь фыркать в ответ, хотя этот мужчина, которому на вид было не более двадцати пяти лет, уже не казался ей слишком суровым. Наоборот, он производил впечатление дружелюбного и безобидного, как будто и не вёз девушку невесть куда, возможно, на тяжёлую расправу.
Когда всадники и телега пересекли границы земель Михама и въехали на территорию Дараки, Решме стало страшно невыносимо и она заплакала. Патрик пробовал её утешать, твердя, что его матушка не так уж сурова, как многим это кажется, что раскаявшегося она способна простить, но девушка не слышала его слов и продолжала плакать.
Но возле самого княжеского дома она вытерла слёзы, решив, что примет наказание с достоинством. Патрик помог ей сойти с телеги и повёл в дом, в котором проживала его мать, он сам и его брат с женой и сыном.
Решма ощущала в себе небывалый прилив мужества, но оно выветрилось в считанные секунды, когда её ввели в большую комнату, где на высоком кресле, как на троне, восседала сама княгиня Изи. В этой женщине уже ничего не осталось от той старухи в простых одеждах, блуждавшей по лесу. На ней были одеяния из шёлка и виссона, тёмных цветов, но от этого казавшиеся ещё более дорогими и элегантными. Но более всего говорил о её обладанием властью взгляд — пронзительный и жёсткий, создававший впечатление, что эта необычная женщина способна не только читать мысли, но знать человека даже лучше, чем он сам знает себя. Когда Изи навела на Решму этот взгляд, та задрожала: «Неужели эту волчицу я так небрежно едва не задавила лошадью там, в лесу?»
— Вот, значит, какова эта любительница быстрой езды! — насмешливо и холодно произнесла Изи. — А я, признаться, не разглядела тебя. Скажи-ка мне, душечка, что это ты вообразила себе, что ты можешь безнаказанно топтать лошадью людей, пришедших в лес за лечебными травами?!
Решма собралась с духом, решив быть предельно почтительной с опасной особой, которая вполне могла даже безнаказанно умертвить её на своей территории. Прожив год с князем, Решма научилась кое-каким светским оборотам в общении с так называемой элитой, пусть даже мелкоземельной. Самым уважительным обращением во всём Гобо считалось назвать «живущий из достойных» и девушка так и произнесла:
— О, живущая из достойных, если бы я знала, что ты княгиня большой земли, я бы придержала лошадь. Но как мне было знать, если ты находилась в лесу, без свиты и в простых одеждах? Я поневоле была введена в заблуждение и сожалею об этом.
Изи сощурила глаза и они сделались ещё более насмешливыми.
— Да, действительно, тут можно ошибиться. Я на самом деле не облачаюсь в шелка, когда иду в лес, чтобы собрать лекарственные травы, чтобы поддерживать с их помощью здоровье моего дома. Но неужели тебя не учили уважению к старшим, что следует уступать дорогу тем, кто значительно превосходит тебя по возрасту?
— Но неужели княгиня должна уступать дорогу крестьянке только потому, что та старше?
— Это ты-то княгиня? — воскликнула Изи. — Я наслышана, откуда взял тебя твой муж, купив тебя у твоего брата. Ты такая же простая, как любая из моих крестьян, только что родилась в большом городе! Полноценная княгиня это та, что родилась в княжеской семье и стала женой князя, так о тебе ли это? И откуда в тебе столько спеси-то взялось, всего за год в доме князя-мужа? Но придётся с тебя эту спесь сбить. Будешь работать у меня на кухне, пока не присмиреешь немного!
У Решмы перехватило дыхание. Что? Опять на кухню, опять на чёрные работы, которыми она сполна насытилась, когда ремонтировала комнаты в пансионе? Но тогда она спасала свой дом от разорения и конфискации, она была полна азарта, придававшего ей сил, ей даже нравилось трудиться, это была как игра — бороться и победить. Она победила и получила награду — вышла замуж за князя и в его доме за год праздной жизни отвыкла от всякой работы. И теперь её снова заставят трудиться, как рабыню?!
— Не надо меня так наказывать! — робко пробормотала она. — Умоляю, отпусти меня назад, в дом моего мужа!
— Забудь о своём муже, он выдал тебя — и больше на тебя прав не имеет. Я сказала, что будешь работать на кухне — значит, будет так.
Княгиня кликнула свою служанку Фирку, женщину пятидесяти лет, полнотелую, но крепко сбитую и приказала отвести Решму на кухню, задав ей работу.
Решма ощущала себя то ли тенью, то ли сомнамбулой, когда её отвели сначала на кухню, дали ей в руки несколько сложенных одну в другую кастрюль и повели на задний двор, где был рассыпан песок и этим песком ей было велено эти кастрюли чистить.
Решма перечистила все кастрюли, затем её покормили на кухне, усадив за один стол со слугами, а после отправили перемывать гору посуды. ” — Наверно, Ланке было так же тяжело, когда я заставила её отрабатывать долг, ” — пришло в голову Решме.
Потянулись дни тяжёлой и грязной работы и Решма тосковала, вспоминая былую жизнь, которая была у неё совсем недавно в доме Михама. К ней на кухню как-то зашёл Патрик и начал убеждать её, чтобы она признала свою вину, тогда его матушка смилостивится и освободит её от тяжёлых работ и переселит из кухни в комнату и поручит, может быть, какое-нибудь рукоделие. Эти слова не обнадёжили Решму, а разозлили. Да разве она рабыня, что должна унижаться перед хозяйкой, чтобы добыть себе работу полегче, жилище поудобнее и кусок послаще?!
— Я не умею заниматься рукоделием! — резко ответила она.
— Как же? — удивился Патрик. — Все женщины это умеют и всем им это нравится.
— А я не умею. Мне приходилось выживать до замужества, а не вязать или вышивать на шёлке. Я работала, как мужчина!
— Ну, если раньше у тебя была такая трудная жизнь, то зачем тебе мучиться сейчас? Просто покайся, признай свою ошибку, свою вину…
— Да почему я должна признавать свою вину, если я не считаю себя виноватой?! — возмутилась Решма и упрямая складка пролегла между её бровей. — Если бы я увидела тогда, на дороге женщину, одетую в княжеские одежды и заметила, что она старше меня по возрасту, я бы из уважения уступила ей дорогу. Но почему я должна была делать это для той, которую я приняла за крестьянку? Что, крестьяне стали равны князьям?
Патрик так и не смог ни в чём переубедить её. А у Решмы начал созревать план побега. Княжество Дарака недалеко от Явы. Ей стоит только как-нибудь добраться до города, сесть в поезд и умчаться в родной Свободный. Да, она снова начнёт управлять своим пансионом. Ну, не вышло из неё княжеской жены, что ж теперь поделать?