Физиономия Ланки сделалась невероятно кислой и стало ясно, что ей очень, очень неохота следовать наставлениям Решмы. Она, словно невменяемая, продолжала канючить, что она работать не может, потому что не может оставить слепого отца, повторяла заезженной пластинкой просьбы, чтобы Решма сжалилась и Решма поняла, что девчонка вряд ли последует её наставлениям, если не проявить насилие.
На следующий день Решма не поленилась сама пробудиться затемно, спуститься в комнату Фица и принялась будить его дочь, сладко посапывающую на кушетке, грубо сотрясая её. Но сон у той оказался крепкий и растормошить её было не просто. Пришлось окатить её водой из кувшина и только тогда та испуганно подскочила. Решма командным голосом заставила её подняться, развести огонь в очаге и приняться за готовку каши.
Когда каши было сварено достаточно, Решма позволила девке позавтракать, затем велела оставить большую миску с кашей у постели отца, рядом — ведро и кувшин воды. А в довершении всего выставила девку из дома, сказав, чтобы та не возвращалась, пока не найдёт работу. Ланка, однако, не торопилась выполнять её приказ, топчась и почёсываясь на крыльце до тех пор, пока Решма не дала ей болезненного пинка прямо под копчик и только тогда та с визгом убежала куда-то.
Спровадив Ланку, Решма задумалась о комнате для постояльцев на втором этаже, которая пустовала, потому что из неё недавно съехал очередной жилец, не выдержав дурного характера Квины. Решма осмотрела эту комнату и с досадой заметила, в каком жутком состоянии та находилась. Штукатурка на стенах была облуплена и во многих местах проступила плесень, воняло сыростью, пол был обшарпан, решётки на окнах рыжели ржавчиной.
А затем Решма обнаружила, что в пансионе крыша была в аварийном состоянии — она держалась на многочисленных подпорках и на чердаке были всюду расставлены вёдра и тазы, куда стекала вода во время дождей.
Решма уселась прямо на пол на чердаке и принялась размышлять, как ей выйти из этого положения и где взять на это деньги. ” — Ланка даже если и найдёт работу прямо сегодня, в чём я сильно сомневаюсь, не скоро рассчитается с долгами, — рассуждала она. — Если бы привести в порядок комнату для постояльцев на втором этаже, сделать её чистой и приятной глазу, можно было бы брать за неё хорошие деньги. В Свободном мало пансионов, где сдавали бы чистое и опрятное жильё, так что такая комната принесла бы хороший доход. Но на ремонт комнаты тоже надо время и средства — белила, краски, цемент. А вот если бы ту большую комнату, разделённую на четыре комнаты прямо сейчас основать ночлежку? В ней сейчас снимают углы четыре человека. За угол платят дороже, чем за место в ночлежке, но если сделать много спальных мест, то это получится больше и выгоднее, чем сдавать всего четыре угла.»
Она прикинула: вдоль стен в ночлежке можно поставить сплошные нары из досок, застелить их соломой — и спальные места готовы. Доски можно раздобыть, разломав старый ненужный забор, частично ограждавший здание пансиона. И помочь ей в этом могут её друзья — те самые мальчишки, что уже повзрослели, да и те подростки, с которыми ещё недавно она играла и резвилась.
В тот же день она созвала всех своих друзей и заставила их разломать забор, сколотить из досок ряды нар, занести их в большую комнату и поставить вдоль стен. В большой комнате из постояльцев находился только бывший подмастерье, так до сих пор живший в пансионе Квины. Он, наконец, с горем пополам выучился на сапожника, но работал плохо и неохотно, твердя, что ему не по душе это занятие, что выбрали для него родители, денег у него было мало и он тоже был должен за жилье.
Увидав, как незнакомые молодые люди расставляют нары вдоль стен, он начал было задавать глупые вопросы, для чего это делается, но Решма прикрикнула на него и тоже заставила помогать своим друзьям. Её замысел с нарами был осуществлён всего за несколько часов и она отправилась на поиски постояльцев на ближайший рынок. Желающие нашлись, но она повела в свою новообразовавшуюся ночлежку только тех, кто заплатил вперёд.
«Просто надо быть жёсткой и расторопной — и всё уладится, ” — подумала Решма, немного преисполнившись оптимизма. В руках её появились кое-какие деньги и она подумала отложить их, чтобы поскорее отдать хоть часть долга сборщику налогов, тогда конфискация дома отложится на ещё бОльший срок и дела можно будет поправить окончательно.
Ланка вернулась вечером и, конечно, никакой работы не нашла, да она и не искала особенно. Она бродила то по базарной площади, то по пляжу, заливаясь слезами от жалости к себе. А затем отправилась к дяде в шалаш, провела там остатки дня, всласть жалуясь на свою несчастную судьбу и безжалостность дочери хозяйки пансиона. Она пообедала и поужинала у дяди и теперь возвращалась домой, надеясь не столкнуться с Решмой, способной, как выяснилось очень больно пинаться.
Но Решма ворвалась к ней в комнату, спросила о работе и, узнав, что та ничего не нашла, пришла в ярость. Она принялась хватать вещи Фица и Ланки, вышвыривать их за порог комнаты, затем схватила за руку самого Фица:
— А ну, пошли вон, раз платить не можете!!!
Но Фиц был мужчина полнотелый и его оказалось не так просто сдвинуть с места, к тому же, он поднял истошный крик, что он никуда не пойдёт, что это его дом, обвиняя Решму в бездушии и чёрствости.
В дверном проёме тут же оказалась целая толпа зрителей из комнаты-ночлежки и все они приняли сторону слепого старика, начав ему вслух сочувствовать и осуждать Решму, обвиняя её в бессердечии.
Решма отпустила руку Фица и прорычала:
— Ладно, оставайтесь пока до утра, а завтра я разберусь с вами!
Она отправилась было к себе наверх, но тут её обступили четыре жильца, обитавшие в большой комнате, когда ещё не была ночлежкой. Это были всё те же молочник, торговец овощами, пьяница-грузчик и бывший подмастерье, ставший незадачливым сапожником. Все эти долгие годы они прожили в пансионе Квины, изрядно ей задолжав. Решма не знала и не хотела знать их имён, она помнила этих людей только по их кличкам: Молочник, Торговец, Грузчик, Подмастерье. Они принялись возмущаться, что она напихала в их «комнаты» какие-то доски, на которых сидят и лежат какие-то чужие люди, что они на это не согласны, это им неудобно и непривычно и добрая благородная Квина никогда бы с ними так не поступила. Но Решма сумела перекричать их и, припомнив их долги пансиону, пригрозила выгнать взашей, если они не заткнутся и не расплатятся в ближайшее время.
Запершись в своей комнате, она напоила водой лежащую в неподвижности мать, сменила под ней промокшую простынь, а затем, завалившись на свою лежанку, уснула, как убитая.
На следующий день утро вечера оказалось мудренее и она приняла решение, как ей следует поступить с Фисом и его дочерью. Она вошла в их комнату и принялась таскать их вещи в ночлежку, сбрасывая их на край нар, покрытых соломой.
— Ладно уж, прогонять совсем я вас не буду, — пообещала она ошарашенным отцу и дочери. — Но и проживать вам в отдельной комнате слишком жирно будет. Вот тут, в ночлежке можете пока пожить. Однако, это не означает, что вы не должны рассчитаться с прошлыми долгами.
— Да как же мы рассчитаемся? — захныкала Ланка. — Меня нигде на работу не берут!
— Я тебя возьму на работу, — ответила Решма. — Ты будешь отрабатывать ваш долг!
— А что, если так, то ты мне за работу платить не будешь? — робко поинтересовалась Ланка. — Ведь в Свободном городе принято платить за работу деньги…
— В Свободном также принято платить за жильё! — проорала Решма, свирепо выпучив глаза. — Я тебя даже кормить не буду — что твой дядя тебе даст, то и жрите! Не хочешь отрабатывать долг — убирайся к нему в шалаш! Что, согласна? Если согласна, пошли, я тебя научу, как надо работать, а то, я вижу, ты не умеешь!