Свет озарил лоснящийся от влаги борт отплывшего судна, лучами заиграл в выгнувшихся парусах и бликами отразился на металле пушек.
«О, Боги!..»
Даже сильной девушке не так просто перетащить взрослого мужчину. Сеа Хичтон как могла, волокла раненного жениха к лестнице, ведущей в трюм. С её ранами она не могла уплыть, к тому же забрать в море Леонара. Разве что на дно. На шлюпку так просто не взобраться, а в одиночку опускать её на воду времени нет. Вот и вышло, что трюм – единственное место с призрачного спасения.
Память подкинула фразу отца на тему судостроения: нос – самая крепкая часть корабля. Туда девушка и стремилась. Ей всё казалось – не успеет, но успела и забиться, и укрыть Леонара, и приготовиться морально к предстоящему кошмару. Корабль мог разворачиваться к ним с единственной целью – атаковать.
Так и было.
На момент прибытия трёхмачтового клипера сыскарей на месте боя остались плавать лишь обломки: мачта, паруса, часть борта, доски шлюпок. Хатиор Браса удручённо помогал шарить в воде крюками-якорями и понимал, что он просто тянет время перед признанием очевидного: упустил злоумышленников, не спас юные жизни.
Малые парусники вернулись ни с чем, и вскоре операцию свернули. Море – не лес, корабль – не волк. Хатиор опустил руки.
Тут и голубь с письмом Онёр подоспел. Убитые горем родители получили его и едва не лишились чувств. Оно объявляло, за что убили их единственного сына, и какую семью за это обвинять.
— Барон Конвалария Папавер, — повторил вдруг постаревший виконт, — не знаю такого. И греха за собой не признаю. Но посмотрю в документах на северной вилле.
После этого обещания старый лорд упал в кресло и долго в нём сидел, скрестив ладони на лице. А Левизия после прочтения письма не произнесла ни слова. Едва не умерла под гнётом горя.
Залп. Свист ударил по чутким ушам. О ребра болезненно громко забилось сердце. Казалось, Химемия видела воочию полёт ядра, и перед глазами оживали рассказы отца о пиратах, одним разрывным снарядом из мортиры сжигающих корабли. Никто тогда не думал, что сказки Коллума Хичтона станут былью, и одной ночью пираты подожгут неприметное торговое судно. Крик матери звенел в ушах по сию пору, огонь жёг через пройденное время.
Картины прошлого поблекли, и стоявшую перед глазами картину сменило пламя недавнего пожара. Девушка вся сжалась в ожидании гибели, прижалась к телу ослепленного лорда и взмолилась родной стихии о спасении. И та услышала.
Ядро ударило в бок корабля и пропало в его утробе, увязнув в нагромождении бочек. Взрыва не последовало. Тяжело дыша и дрожа осенним листом на ветке, графиня вжималась в лорда, ощущая, как приходит болезненный жар. Каждый миг ждала удара, жаркой волны и боли.
Еще пару залпов раздробили бок судна, но добротная бригантина, с виду неказистая развалюха, на деле оказалась крепкой старушкой: не потонула и пассажиров сохранила.
Новый залп запустил в полет книппель – ядра на цепочке – они впились в нити такелажа17: порвали паруса, оборвали канаты, разбили мачту. Её падение ознаменовали грохот и всплеск. Паруса, словно бумажные, разлетались обрывками по ветру, а шум выстрелов всё не стихал.
Корабль опасно накренился, набрал воды, но вновь упрямо выпрямился. Не шёл ко дну, стойко выстоял обстрел.
Слова молитвы, которыми призывала спасение графиня, перестали звенеть в её голове как струны лютни, на каждый выстрел звеня траурными нотами колоколов. Сменились гулом тишины.
Так странно. Только что она молилась о прекращении обстрела, а тут испугалась, почему враги не атакуют. На трясущихся ногах встала, оставила раненого лежать в безопасном месте и поднялась по остаткам лестницы. Бригантина предстала перед глазами в бедственном положении.
Доски палубы встали на дыбы и рогами обломков грозили небу, покоясь мертвым деревянным лесом, с поникшими кронами обрывков парусов и тросов. Штурвал оставил свой постамент и лежал погибшим воином: разломленным и непригодным. Бакштов для шлюпок, как и сами шлюпки, качались на волнах по частям. Часть крюков для подъема лодок висели, словно в ожидании мяса с бойни. Вал для якоря утонул вместе с перебитой цепью и куском борта. В той части судна вообще почти кормы и не осталось – огрызок страшной пасти с обломками зубов.
Труп корабля – вот, что увидела Химемия. И с него им не уйти, поняла она. Но одно порадовало – враждебный бриг исчез вдали, он свою задачу выполнил. Похищенным и брошенным людям предстояло умереть без пищи и воды, а Леонару ещё от жара и раны.