— Я не дурак, чтобы бросаться на Тарейтона и получить пулю в спину,— хриплым голосом сказало чудовище.
Однако на самом деле идея показалась ему стоящей: американец на долю секунды заслонит пистолет. «А если даже нет — неважно. Он будет рядом, впервые один из них подойдет близко, а это все, что мне нужно. Никто из них не подозревает, что его ждет...»
ПОРА!
С тигриной стремительностью оно прыгнуло на Тарейтона. Как молния мелькнули перед его глазами вытаращенные глаза и рот, открывшийся для крика. Оторвав американца от пола, оно резким движением швырнуло его в Дентона.
Хриплый удивленный рев англичанина слился с испуганным баритоном Тарейтона в единый крик боли, когда они столкнулись и оглушенные врезались в ближайшую стену.
Чудовищу хотелось кинуться на них и разорвать на куски, но не было времени даже проверить, живы они или нет. Давно уже прошли те две минуты, что оставались ему. Было слишком поздно — слишком поздно на что-либо, кроме немедленного бегства.
Оно толкнуло двери и со страшной силой врезалось головой в Корлиса. Потеряв равновесие, оно полетело назад, увидев в ту же секунду за спиной предводителя плотную фигуру Проже. Остальные мужчины шли следом.
В эту ночь беснующегося шторма мгновение казалось бесконечностью. Желто-оранжевый свет ламп бросал призрачные блики на лица удивленных людей, сгибающихся под напором непогоды. Изогнутая стрела молнии высветила перед ними худое, похожее на волчью морду, лицо «Джонса», пытающегося обрести равновесие.
Удивлены были обе стороны, но чудовище опомнилось первым. Ведомое ненавистью, она как таран ударило Корлиса, который как биллиардный шар полетел назад, на Проже. Чудовище выскочило наружу, в ночь, прямо в середину ливня и ветра.
Сначала оно метнулось против дикой силы стихии, наклонив голову и напрягая все мышцы, но потом в проблеске озарения поняло, что медленные движения превращают его в удобную мишень, перестало сопротивляться ветру и помчалось, подгоняемое им на восток, к поблескивающим чернью водоворотам, хлестаемым яростными порывами урагана.
На бегу оно срывало с себя одежду — рубашку, штаны, ботинки, носки; в свете перечеркнувшей все небо молнии люди Корлиса увидели его высокую нагую фигуру на фоне неба.
Потом они увидели его еще раз — освещенная непобежденная фигура на краю скалы — а затем он исчез, - погрузившись в черные бездны яростно бурлящих волн. Корлис наконец сумел заговорить:
— Теперь он наш! — крикнул он, перекрывая бурю. — Отсюда ему не уйти!
Прежде чем он успел что-либо добавить, волна людей внесла его через открытые двери в барак. Дверь захлопнулась.
— Черт возьми, что ты имеешь в виду? — воскликнул, еле переводя дыхание, Проже.— Этот дурень покончил с собой. Ставлю все, что имею — живым он оттуда не выйдет.
Корлис с трудом пришел в себя, но когда начал объяснять, буквально залил всех потоком слов.
— Говорю вам, — закончил он, — это доказательство. Умник был прав: эта адская тварь — владыка акул, в человеческом облике, и мы схватим его, если поспешим.
Слова падали, как пули из пулемета:
— Понимаете? Там, где он прыгнул, нет выхода из лагуны, за исключением, узкого канала, по которому мы плаваем на своих лодках. В одном месте канал подходит к берегу, и там мы его остановим, не дадим уйти в открытое море. Умник!
— Да, шеф! — Высокий костлявый англичанин живо подскочил к нему.
— Бери пару людей, возьмите динамит со склада, прожектор и займите пост на берегу возле канала. Время от времени взрывайте заряды под водой. Ни рыба, ни какое другое живое существо не выдержат подводного взрыва. Прожектор направьте на воду. Там очень узко. И не пропустите его!
— Об одном ты забыл, шеф, — оказал Проже, когда Умник и его люди ушли. — Там, где эта тварь прыгнула в воду, все-таки есть выход в море. Вспомни узкий проход между двумя вертикальными скальными стенами. Акула могла бы там проскользнуть.
Корлис покачал головой.
— Я не забыл. Ты прав, акула могла бы там пробраться, но это существо в своей естественной форме имеет огромные сильные плавники. Они слишком велики, чтобы поместиться в таком узком проходе: их разорвет на части. Теперь понимаешь? Чудовищу придется остаться в человеческом облике, чтобы через этот проход выйти в открытое море, а в таком виде он может быть менее опасным, иначе не вел бы себя с нами так осторожно. Он...
Его прервал глухой звук взрыва. Неторопливая, безжалостная улыбка удовлетворения появилась на его лице.
— Первый взрыв! Это может означать, что чудовище пыталось проплыть по каналу. Мы загнали его в тупик! Или оно рискнет преодолеть тот проход в человеческом облике, или завтра мы его убьем — в любом облике. А сейчас быстро, каждый берет фонарь и ружье и занимает берег. Мы не позволим ему выйти из воды!
Море было слишком бурным, волны слишком высокими, ночь слишком темной. Предчувствие несчастья — ледяное, зловещее — пронзило холодные рыбьи нервы чудовища, пытающегося в человеческом облике удержаться на поверхности, чтобы не задохнуться. Оно яростно сражалось за жизнь, несмотря на гром, рев и волнение на море.
Призрачная морская стихия окружала его стеной тьмы со всех сторон, кроме одной. Именно там, перед ним, где вода сверкала белизной, даже в темноте видно было пенистые волны прибоя. В этой пенистой белизне оно видело темную полосу — единственную дорогу к свободе, ведущую в безопасные, бескрайние воды океана.
И именно через этот сотрясаемый штормом канал лагуны, указывая дорогу, плыла в сторону океана акула.
Чудовище с трудом удерживалось на поверхности: яростно перебирало ногами, месило руками обезумевшую морскую воду и, напрягая взгляд, следило в темноте за слабым поблескиванием треугольного плавника, мчавшегося по узкому проходу к свободе. Плавник, исчез, потом снова появился, едва видимый на фоне серо-белых волн.
Акула проплыла и теперь была в безопасности. Слабый контур плавника исчез в черноте грохочущего океана. Чудовище заколебалось — теперь его очередь. Страшно было подумать о штурме этих ревущих вод в хрупком человеческом теле.
Оно рыкнуло от ярости, что планы его пошли прахом, издав высокий, пронзительный, нечеловеческий крик ненависти, и повернулось к берегу, снедаемое диким желанием таранить этот кордон людских тел, не обращая внимания на опасность.
При виде факелов, усеявших берег, оно вновь рявкнуло и гневно фыркнуло. Каждый факел — даже в этом дьявольском дожде и ветре — бросал бледный, мерцающий круг света, а за каждым из них нетерпеливо переступал мужчина с ружьем наизготовку.
Дорога была закрыта, чудовище понимало это, несмотря на безумное желание выбраться на берег. Оно оказалось в ловушке. Этот участок лагуны был заблокирован так хорошо, словно сама природа ждала миллионы лет, чтобы запереть здесь существо из глубин.
Еще раз обратило оно свои холодные, стеклянистые глаза ко входу в канал. Стальные челюсти щелкали, губы сжались в виде узкой морды акулы — и существо бросилось в беснующиеся волны.
Сначала оно ощутило необычайную скорость и инстинктивно попыталось повернуть, но образ акулы-проводника уже затерся в его памяти. Вода ворвалась ему в рот; чудовище плевалось, кашляло, боролось и вдруг в мгновение ока поняло свое страшное будущее. Прямо перед ним вертикально поднималась скальная стена — высокая, чёрная, мрачная, безжалостная. Оно яростно повернуло и нырнуло в сторону, но никакая сила уже не могла справиться с непобедимой стихией.
Еще один взгляд на свою судьбу, еще один вскрик дикого удивления, а потом неописуемая боль, когда голова его разлетелась вдребезги от удара о твердую как сталь стену. Поломанные кости, разодранные мышцы, раздробленные конечности — все это подхватил и понес океан.
Акула-лоцман почувствовала свежее мясо и вернулась. Потом к ней присоединились еще несколько — темных, кружащихся в воде фигур.
Шторм продолжался. Люди замерзли, промокли, устали. Когда Корлис направил первую лодку на спокойные уже воды лагуны, к узкому, все еще грохочущему проходу, на его лице, утомленном долгим бодрствованием, было упрямство.