Но пальцы не успокаиваются: Вотье продолжает обшаривать все вокруг в надежде найти что-нибудь, что может послужить объяснением случившемуся. И обнаруживает на ночном столике нечто такое, от чего вмиг холодеет. Всего лишь шелковый шарфик, но он хорошо знаком его пальцам и пропитан запахом духов Соланж… Прямоугольник из шелка, который Вотье привык называть «зеленым шарфом», принадлежит его жене!
И его осеняет… Да, теперь все становится на свои места. Под каким-нибудь благовидным предлогом американцу удалось заманить Соланж в свою каюту, но когда он обнаружил свои истинные намерения, она стала сопротивляться… и, не желая уступать негодяю, нанесла ему удар первым, что попалось под руку: ножом для разрезания бумаги, который, наверное, лежал на ночном столике…
К несчастью, в пылу схватки Соланж потеряла свой зеленый шарф — он, незамеченный, спланировал на ночной столик. Теперь Жак Вотье понял, почему запах духов вел дальше по коридору: убив американца, Соланж в панике убежала на палубу, даже не подумав — до того ли ей было! — захлопнуть за собой дверь каюты, которая так и осталась приоткрытой. Теперь, когда мерзавец получил по заслугам, главное — любой ценой отвести от Соланж подозрение в убийстве! Нельзя терять ни секунды: того и гляди кто-нибудь объявится раньше, чем Жак успеет придать картине преступления надлежащий вид. Самый простой и самый надежный способ спасти Соланж от обвинения в убийстве — выставить преступником себя самого. Ведь он рискует самое большее несколькими годами тюрьмы… У кого хватит духу приговорить слепоглухонемого от рождения к смертной казни? К кому, если не к нему, применять суду магическую формулу: «Учитывая смягчающие обстоятельства…»? Да и метод защиты он изберет самый простой: упорное молчание, которое должно пронять судей и заронить в них сомнение. Приговор навряд ли будет чересчур суровым… Ну, а потом, выйдя из заключения, он вновь обретет свою верную подругу, с которой заживет счастливо и безмятежно, не опасаясь более никакого соперника…
Примерно такие мысли вихрем пронеслись в его взбудораженном мозгу. Не прошло и нескольких секунд, как он принялся за работу. Первым делом следовало избавиться от двух улик: от ножа, на котором наверняка остались отпечатки пальцев Соланж, и от ее зеленого шарфика. Шарфик он тут же выбросил в иллюминатор. Однако, когда очередь дошла до ножа, Вотье призадумался… После ареста у него обязательно спросят, как он, слепой, сумел им воспользоваться. Надо отрепетировать удар. Пальцы его стиснули ручку ножа, и рука рассекла воздух раз, другой, третий, погружая лезвие в уже распоротое горло… Вот теперь можно отправить нож вслед за шарфом Соланж: в безбрежный океан…
Оставалось «подписать» преступление собственными отпечатками пальцев, для чего он приложил свои перепачканные кровью пальцы везде, где только мог… Чтобы создать видимость ожесточенной схватки, он поднял мертвеца с койки и дотащил его до двери, умышленно опрокинув по пути пару стульев. Потом приоткрыл дверь, чтобы первый же, кто пройдет по коридору, обнаружил убийство и самозваного убийцу. Ожидание оказалось долгим, но он нашел в нем особый вкус: смаковал «свое» преступление, упивался торжеством… Я уже говорил вам, господа судьи, что только один раз в своей жизни Жак Вотье оказался подлинным чудовищем, и произошло это как раз во время ожидания. Он с пронзительной ясностью пережил в памяти все детали убийства, которого не совершал. Мысленным взором с ликованием созерцал, как его карающая длань обрушивается на подлого американца… Жак Вотье ни в чем не раскаивался: морально он тоже был убийцей Джона Белла…
Вот в чем состоит его преступление, господа присяжные! Бесспорно, тяжесть его велика, но судить за него Жака — не в ваших полномочиях.
Последние слова адвоката вызвали ропот у присутствующих. Даниелла была потрясена. Мысль о том, что человек столь выдающегося ума может обратиться в чудовище, способное убить во имя любви, ее странным образом взволновала. И робкое чувство восхищения, которое девушка понемногу начала испытывать к подсудимому, необычайно усилилось: какая женщина останется равнодушной при виде мужчины, подобного Жаку Вотье?