Голос мужчины тонет в звоне стаканов и громком смехе, но я холодею. В последний день своей учебы я ужалила какого-то человека. Неужели это он?
Теперь говорят все одновременно, но я ухитряюсь выхватывать кусочки разговора.
— Это опять колдун, Марта, помяни мое слово.
— Ну так и разобрались бы с ним по-свойски, мужики, тоже мне, — отвечает женщина. — А то сидите да смотрите, как он наших девочек крадет.
— Найти бы его да вздернуть, и вся недолга!
Этому голосу вторят несколько мужчин, но их согласные крики вскоре переходят в бормотание.
— Да ни при чем тут колдун, — вмешивается еще один мужской голос. — Я недавно ездил в горы, по делам, так в тамошней деревне говорят, мол, появился торговец живым товаром.
— Чем-чем? — переспрашивает женщина.
— Человеческим товаром, — говорит мужчина.
Наступает тишина.
Что еще за человеческий товар?
— Рабами? — шепотом спрашивает женщина после паузы.
— Точно. Так что — нет, не колдун, с колдуном было по-другому. А нынче что-то новенькое. Я бы поставил на работорговцев. Бьюсь об заклад, они прямо тут в городе и живут.
— Ну и чушь же ты мелешь, Джон Барри! У нас в городе таких нет. Разве, может, Джимми Хилл, да и то лишь если напьется допьяна и захочет добавки. Да и времена нынче мирные. Кому рабы-то нужны?
Люди говорят все разом, и в этой какофонии разобрать ничего уже невозможно. Я зажимаю уши. Услышанное меня тревожит. Что-то из сказанного отзывается в памяти эхом, и отделаться от этого ощущения не удается.
Я прячусь в тени. У меня одна мечта — жить спокойно, но это мне, похоже, не светит.
Колдун нападает со всех сторон сразу. Он уничтожит город не одним, так другим путем. И убить его никто не может, только другой колдун. Ну, или человек, которому жизнь не дорога.
Я по-прежнему не понимаю, почему отец мне об этом не говорил. Он утверждает, что не хотел, чтобы я так рисковала, но зачем тогда он снабдил меня всем необходимым, чтобы жалить, рвать в клочья, убивать? Зачем научил прятаться и подкрадываться — разве не для того, чтобы уничтожить нашего врага?
Поднимается ветерок — он играет моим плащом, прядью черных волос. Рен ждет меня у фонтана. Мне ужасно хочется повидать друга. Но только не сегодня. Слишком уж я запуталась, чтобы еще думать о мальчике, который таскает мне розы из королевского сада.
Сегодня я спасу еще одну девочку и вернусь домой. Так будет лучше. Но только сегодня.
Я усыпляю тюремную стражу раньше обычного и мчусь прочь, держа на руках девочку с непослушными каштановыми кудряшками. Я волнуюсь за стражников: вдруг у них тоже семьи? По своей ли воле они служат колдуну? В тюрьме мне всегда становится неуютно, а сегодня — еще хуже, чем когда-либо. Стоит мне проникнуть внутрь, и в животе что-то переворачивается, снова и снова. На заднем плане ворочается какое-то воспоминание об этом месте, я что-то вроде бы о нем знала, но не могу вспомнить. Не могу даже понять, откуда взялось это ощущение.
С девочкой на руках я выскакиваю в переулок близ фонтана с ангелочками и собираюсь мчаться домой.
— Что ты делаешь?
Сердце пронзает ледяной стрелой. Запах свежевыпеченного хлеба приковывает меня к месту.
Нет. Только не Рен. Только не здесь, не сейчас!
Я прижимаю ничего не сознающую девочку к груди и не оборачиваюсь. Так Рен ничего не разглядит. Во мне бушуют инстинкты — улететь, ужалить его прежде, чем он поймет, зачем я явилась. Если Рен узнает, что Делию унесла из города я, он меня возненавидит. А он поймет, если увидит, что я держу на руках девочку. Я-то ее спасаю, но Рен не поймет — он слишком тоскует по Делии.
Но я ничего не успеваю сделать. Рен сам решает за меня. Он обходит меня спереди, и отворачиваться бессмысленно — и так все ясно.
— Что… — Он осекается, глядя на торчащие из-под моего плаща волосы девочки. Нетрудно догадаться, что за мысли бродят у него в голове.
— Ты все неправильно понял, — говорю я тонким голосом. Каждый мускул моего тела натянут, как тетива. Надо бежать. Сию же секунду.
Рен откидывает мой плащ, чтобы увидеть лицо девочки, и отпрыгивает прочь, потрясенный. На лице у него написан ужас. Тепло и радость сменяются холодом.
— Куда и зачем ты несешь мельникову дочку?
Щеки у меня краснеют, я крепче обхватываю девочку.
Ну конечно, он ее знает. Он здесь всех, наверное, знает.
И меня знал.
— Жизнью клянусь, это не то, что ты подумал!
— Так это ты! — Он тычет в меня пальцем. — Ты служишь колдуну!