Савар даже не знал, что потрясло его больше. Было ли то циничное и равнодушное суждение об убитых девушках, или же сам тон – холодный, словно бы речь шла о пустяках? Или сама идея?..
–Заткнитесь, – прошелестел гвардеец, слушать больше он не мог.
–Вы боитесь? – вежливо поинтересовался Элигос, – напрасно. Мой бог не кровавый бог. Он требует жертв, но только от тех, кто хочет ему служить. Он не требует постов и изнурений, не требует молитв. Он просит жертву и даёт знания. Знания о сути вещей. О том, сколько может выдержать плоть. О том, как приходит смерть. О том, как стекленеют глаза… вы видели? Вы смотрели как они цепенеют и выцветают? Видели ли эту поволоку?.. нет, не видели. Как и все, даже военные люди, вы всего лишь убивали, но не задумывались о природе смерти. Вы не замечали того, как она меняет черты лица, как каменеет плоть, чтобы потом начать расходиться под вечностью в ничто…
–Заткнитесь! – громыхнул Савар. Он был в бешенстве, а ещё – в страхе. Не от фраз даже, которые произносил преступник, а от его тона, в котором было всё то же любопытство, и всё то же равнодушие. – Или я вас ударю!
В эту минуту он понимал Пише. Такого скота только пытать, жечь, убивать медленно и мучительно. Он ведь даже не раскаивается в том, что сделал! Он считает себя правым, он, мать его, постигал природу вещей!
Савара трясло. Элигос внимательно наблюдал за ним, затем сказал:
–Не ударите. Тот, кто хочет ударить, сразу бьёт, а не предупреждает. Вы добры, от этого вас так потрясают мои слова. Что ж, я не буду испытывать вашей веры, если вы верите в своего бога, верьте, а я буду верить в моего, благо, осталось недолго. Молчите?
Савар молчал. Его откровенно мутило. Он вспоминал, что говорили на улицах и в казармах – говорили, что у одной из убитых на ритуале девушек была рваная рана, вскрывшая живот. Её даже не смогли толком перевернуть – всё вывернулось из её плоти.
А про другую говорили что она осталась без глаз и языка. Природа вещей? К чёрту такую природу. К чёрту всё, что требует такой цены.
Мертвецов Савар понять ещё мог – он слышал, что лекари промышляют тем, что раскапывают свежих покойников и вскрывают их. Это запрещал крест и это запрещала корона, но Савар уже знал, что такое бывает и это преследует одну цель – спасение живых. Так что это было даже благородно, хоть и отвратительно и незаконно. Но живые? Ритуалы? Какой-то бог, нуждающийся в жертвоприношениях?
Это слишком, слишком!
–Я посплю, если вы не возражаете, – промолвил Элигос и устроился на скамье со всем возможным удобством, – ваш предшественник не давал мне сна.
–И правильно делал! – прошипел Савар, но тихо, чтобы Элигос не слышал его. Почему-то не хотелось обнажать перед ним эту злую фразу.
***
Понемногу Савар успокоился. Он решил совершенно отчётливо, что Элигос Метивье сумасшедший. Он дьяволопоклонник и безумец. И его осудят. А он, Савар, не должен поддаваться на провокацию безумца. В конце концов, есть те, кому по чину и по долгу разбираться с подобными преступниками. А Савар лишь стережет, в этом его долг.
Он успокоился – мерзавец лежал смирно и не шевелился почти три четверти часа, и за это время Савар успел перевести дух и прикинуть по времени – должно быть, скоро обед? По слухам, сегодня должны были подавать рыбу.
Рыбу Савар любил, но понимал, что пока её принесут сюда, она остынет. К тому же, едва ли у Савара будет аппетит – рядом с ним сидит чудовище, которому принесут обед, пусть и много хуже, чем гвардейцу, и тот может быть станет есть…
Савар погрузился в размышления, когда его вырвало из них грубым вмешательством. Гвардеец даже не сразу понял, что это за звук, но когда понял – испугался всерьёз.
Пленник, поганец, заслуживающий по мнению всего королевства, самой страшной кары, стонал на скамье. Он скрючился на скамье, чудом не упав с неё, и был всё ещё в сонной бессознательности.
«Не помер бы!» – подумал с ненавистью Савар и метнулся к прутьям. Смерть такого важного мерзавца вдали от публики была невозможна.
–Эй! – Савар позвал Элигоса, но ответом послужил новый стон. – Эй, вам чем помочь?
Помогать чудовищу с лицом человека? Невозможно. Но необходимо. Если он умрёт здесь, то суду и королевству это не понравится. Ведь тогда он избежит публичного правосудия.
Чудовище, наконец, отозвалось. Оно поднялось на скамье, промолвило хрипло:
–Всё в порядке, спасибо. Мой бог приходил меня навестить.
–Как-то не очень он вас любит, – заметил Савар. У него отлегло от сердца – этот мерзавец был жив.
–Ваш бог тоже не отличается любовью. Но мой хотя бы мне не лжёт. Он даёт за плату, за жертву.