–Жертвоприношение омерзительно! – Савар был твёрд.
–Да? – хмыкнул Элигос, ему, похоже, стало весело, – а что, напомни мне, делали Каин и Авель до роковой развязки? А что едва не сделал Авраам?
–Господь отвёл руку Авраама! – запальчиво возразил Савар, чувствуя, как увязает в какой-то липкой дурноте, снова накатывающей на его желудок.
–И тогда в жертву был отдан баран. А своего сына…разве он не пожертвовал? – продолжал Элигос, – вот только все эти смыслы, далёкие смыслы непонятны людям. А людям надо жить здесь и сейчас. И я, как и братья мои, постигал суть вещей, а мой бог, отличный от вашего, позволяет знать и постигать сразу.
–Ты мерзкий человек, – Савар не смутился. Он видел разницу между злом и добром, жестокостью и добродетелью и был в ней крепок, – и сумасшедший. И тебя казнят. И я, и всё королевство – мы будем смотреть на это. И смотреть с удовольствием.
–Ну попробуйте, – милостиво согласился Элигос Метивье. – Попробуйте, может у вас чего и выйдет. Но мой бог со мной. А как насчёт твоего?
–Думаешь, он спасёт тебя? Если он и есть, ты ему уже не нужен.
–Я не говорю, что он со мной, – поправил Элигос, – я говорю, что он со мной…
На счастье Савара в эту минуту на лестнице полыхнул факел. Савар с трудом вспомнил, что, кажется, приблизился обеденный час, но это был Пише. Он был мрачно счастлив.
–Что, буянит? – осведомился Пише, кивая на Элигоса, – ну-ну, недолго ему осталось.
–Не буянит, – возразил Савар, общество Пише стало ему неприятным. Общаться с Элигосом было отвратительно, и тот не вызывал никакого сострадания и сочувствия, он был сумасшедшим, определённо! Но почему на смену одному мерзавцу приходил другой?
–А жаль, – пригорюнился Пише, – я так и жду случая, чтобы законно ему выбить зубы!
Элигос улыбнулся, эти самые зубы демонстрируя. Целые, ровные. Богат был, видимо, мерзавец!
–Ты и так сна его лишал. И воды, – вспомнил Савар и снова, в который раз за день не сдержался. – Это не поступь законника. Это бесчестие для гвардейца.
–Бесчестие? Да это чудовище иного не заслужило! – Пише расхохотался, – что он тебе тут плел? Что, сочувствием заразился? Смотри, займёшь его место! Но да ладно, с тобой после…
Пише посерьёзнел. Он протянул бумагу Савару. В играющих огоньках Савар прочёл приказ – гвардейцам надлежало привести мерзавца Метивье в суд, видимо, корона утрясла все мелочи и теперь организовала процесс по его поводу.
Что ж, так даже лучше – Савару не придётся спускаться сюда вновь.
–Не сбегу, – обещал Элигос, когда Савар колебался, как бы открыть ему лучше и ловчее клетку. – Всё равно уже некуда. Мой бог скоро меня оставит.
Савар заставил себя не слушать. А ещё – заставил себя трусливо не заметить, как Пише заехал Элигосу кулаком под рёбра. Тот сдержал вскрик – явно ждал.
***
Толпа бушевала. Она готова была растерзать сама этого подлеца. Но это было незаконно, хотя и очень объяснимо. Слишком уж всколыхнулось королевство, напуганное разрытием дюжины могил, и десятком убийств невинных девушек.
Толпа бушевала. Она хотела увидеть покаяние, и тогда её буйство зашлось бы справедливостью. Но толпе отказали в этом – раскаяния не было. Человек, представший перед Королевским Судом и толпой, не ведал раскаяния.
Спокойно, словно его слова были всего лишь словами, а не свершившимися злодеяниями, этот человек вещал:
–Докажите мне, докажите кто-нибудь, что какая-нибудь из этих девушек принесла бы больше пользы своей жизнью, чем смертью! Между тем, именно мои ритуалы и помогли совершить несколько открытий, взять, например шестнадцатилетнюю Луизу Дюмон…какая судьба бы её ждала? Тоскливая работа, тоскливая жизнь и смерть? Но благодаря ей, и благодаря мне – мы можем теперь узнать о природе глаз. Если позволите, то в моём доме вы нашли несколько дневников…вы ставите мне их в вину, а я приношу вам их в дар. Вон в том, в красном, вы откройте! Вы увидите – сразу же подробный рисунок. Я был весьма и весьма щепетилен…
–Чудовище!
–Казнить его!
–Убить его! Четвертовать!
–Послушайте! – Элигосу приходилось напрягать своё горло, чтобы перекричать толпу, чтобы донести свою чудовищную мысль, которую он сам когда-то с тяжестью принял, – не все жизни одинаково полезны. Я постиг больше. Но сила, показавшая мне это «больше», требовала платы. Так виновен ли я?
Слова были чудовищны. Толпа даже усомнилась: произнес ли их человек? но нет, преступник походил на человека, он и был человеком – внешне, во всяком случае.
Толпа испытала огромное облегчение, услышав приказ:
–Четвертовать. Приговор привести в исполнение сегодня же, в полночь!