- Почему? Она вас... боялась?
- Боялась? Меня?... - Курагин впервые вышел из себя и, как бы ища поддержки, оглядел всех по очереди.
Что-то в их лицах показалось мне странным. Я не мог понять: смущение, улыбка какая-то, размягчение черт, словно бы вспомнили известное только им, что-то очень хорошее, личное, не нуждающееся в разглашении.
Ладно, ещё разберусь, что у них за семейные тайны.
- Ирина Константиновна никого и ничего не боится. Никто и не посмеет причинить ей зло, - сказал Курагин и осекся, вспомнив, по какой причине он со мной разговаривает. Смешавшись, он быстро закончил. - Мы обыскали дом и парк и ничего не нашли.
- Мы?..
- Все присутствующие. Вскоре после начала поисков приехал Григорий. Мы искали до темноты. А ночью поиски продолжили наши люди. То есть те, кто здесь работает и живет, - пояснил он.
В этот момент наше натужное общение прервалось. Давешний парень в униформе банковского блюдолиза возник в дверях и, подкатившись к хозяину, что-то - шу-шу-шу - положил на ухо. Тот разрешающе махнул рукой.
- Синицына доставили, - пояснил Курагин и повернулся к двери.
Двери раскрылись шире и пропустили трех мужчин, связанных объятием среднего. У Валеры Синицына за прошедшие с последнего нашего свидания часы ещё больше изменилось обличье. Но страшные синяки и подсыхающие бурые корки на лице говорили о начале спокойной регенерации, то бишь заживления его ран.
Племянница Курагина с приглушенным вскриком подскочила в кресле, и я был ей за это признателен: приятно встретить там, где не ожидаешь, человеческую реакцию.
- Помогите ему добраться до его комнаты, - распорядился Курагин. - И проследите... ты, Николай, чтобы было все необходимое.
В камине оглушительно взорвались дрова, и все (кроме меня) невольно вздрогнули. Этот Николай, кивнувший после слов Курагина, был просто горой мяса. Недавно только перестал качаться, а возможно, все ещё продолжает. Жира у него не замечалось. Да и лицо худощавое. Значит, продолжает давать себе физические нагрузки. Еды-то здесь, чувствуется, навалом. А когда появляется много хорошей жратвы, мужики вмиг
расплываются. Это по телику даже видно: стоит какому-нибудь задохлику пролезть в элиту, то есть в правительство либо в сенаторы, как буквально через пару месяцев появляется уже такая ряшка, толще некуда. Николай, во всяком случае, выглядел не бледнее Шварценеггера в его лучшие годы.
Тройка удалилась, и заплетающиеся ноги Валеры, не поспевающие за его сопровождающими, изо всех сил имитировали шаги.
Я вдруг разозлился так, что потемнело в глазах. Переждав секунду-другую, пока каминный огонь вновь не запылал, я спросил, ни к кому конкретно не обращаясь.
- А почему вы думаете, что Ирину Константиновну похитили? Может быть, она просто ушла, сбежала, наконец.
Я повернулся к Григорию.
- Какие у вас были отношения с женой? Вы ссорились?
Григорий, видимо, успокоившийся после знакомства со мной, мгновенно вспыхнул.
- Отец! - вновь воскликнул он, словно бы этим словом и исчерпывался весь его словарный запас.
- Я бы попросил вас, Иван Сергеевич, держать себя в рамках.
- Извините. Но мне необходимо узнать как можно больше об Ирине Константиновне. Кстати, опишите её, пожалуйста.
- Ей девятнадцать лет. Рост сто семьдесят сантиметров, черные волосы. Свои, некрашеные. Что еще?.. Глаза серые. Чрезвычайно коммуникабельна. Вызывает немедленную симпатию.
Последнее было мне не совсем понятно, но я решил не переспрашивать.
- Как она была одета?
- Когда её видели в последний раз, на ней были джинсы, темный свитер, белые кроссовки.
- Какая-нибудь фотография найдется?
- Разумеется... Не знаю. Григорий!..
- Да, конечно, - отозвался несчастный муж (скула его уже заплыла от прикосновения моих пальцев).
- Сходи, пожалуйста, принеси, - распорядился отец, и сынок хоть и нехотя, но подчинился.
Я откинулся в кресле, вытянул ноги и достал новую сигарету. Свет в зале был включен на половину мощности ламп, по замыслу это усиливало воздействие красок пламени; если бы было посветлее, ковер вокруг меня серебрился бы пеплом от моих сигарет. Плевать. Я вновь закурил.
- У вас много конкурентов в бизнесе? - спросил я Курагина.
Он озадаченно взглянул на меня, но это непонимание было мимолетным.
- Нет-нет. И почему тогда Ира? Скорее мои сыновья. А конкуренты... Разумеется, они есть, но те, которые способны преступить нормы... закона, вряд ли действовали бы так изощренно. Попытались бы убрать меня - и все.
- А шантаж?
- Я говорю, что такая изощренность редко встречается. Тем более что Ирина Константиновна появилась в нашей семье всего два месяца назад. К тому же она не нашего круга.
- Не понимаю, какая здесь связь? - заметил я.
Курагин взглянул на меня, потом скользнул взглядом по лицам окружающих, которые, казалось, поняли его прекрасно. Он, видимо, колебался...
- С позиций стороннего наблюдателя она не может являться идеальным средством шантажа. Видите ли, - он все же решил уточнить, улавливая мое сомнение, - если у людей нашего круга есть враги, то их можно пересчитать по пальцам. Никто не скрывается. Всё это люди определенного положения в обществе. И мы всё друг о друге знаем.
Шантаж возможен относительно кровных родственников. Ирина Константиновна ещё не успела закрепить свою связь с семьей, так сказать, кровно. Ну, вы понимаете...
- То есть, пока нет детей, она все ещё посторонний человек?
- Грубовато, но верно. Мы не можем позволить себе чувств, как простые люди. Слишком высоки ставки. Цена ошибки всегда одна: положение в обществе и жизнь.
Я видел по лицам присутствующих в зале, что они совершенно согласны с Курагиным. Лица комментировали его слова по-разному, но согласие наблюдалось у всех. Григорий, например, багрово сопел, возмущенно выкатив глаза. Младший братец Иван, напротив, сидел бледный, внешне спокойный, и только щель сжатых губ, прорезавшая его рот, выдавала скрытый накал непонятных мне эмоций. Катенька же нервно стреляла глазками, но, заметив мое внимание к себе, быстро улыбнулась, нервно облизнув язычком верхнюю губку. Другие пять одинаково солидных мужиков и девица, наверное, чья-то секретарша, благожелательно внимали боссу. От серьезности слов Курагина и от серьезности слушателей мне стало так противно, что дальше некуда.