— Судьба или случай вывели вас к Верети, это я понял. — Лорд Радель смотрел на найла, приприподняв бровь. — А по какой причине вы пошли служить разбойнику и злодею?
— Так это для вас он разбойник и злодей, — мягко отвечал Лаэ. — А мы увидели звезду во лбу у него.
— Какую еще звезду?
Лаэ помолчал, потом сказал тихо:
— Есть такой изначальный закон, любезный сэн, оставшийся нам от старых богов. Принявший угощение, а паче спасение из рук волшебного существа, обязан отблагодарить его так, как оное существо пожелает. Кай пожелал службы.
— Волшебное существо? — Радель криво усмехнулся. — Священники говорят, что он продал душу дьяволу или что родился демоном. По-твоему это не так?
— Да хоть бы и так. Закон есть закон.
— Это правда. — Радель откинулся на мешках, глядя в пыльную тьму под потолком. — Поэтому Соледаго, королевский рыцарь, скоро пойдет на приступ. Рано или поздно он возьмет Вереть. Я знаю, что найлы честно сражаются за тех, кому служат. И вы ляжете в эту землю, так и не увидев дома.
Ланка шевельнулась на своей подстилке, блеснули в полумраке испуганные глаза.
— И вы тоже, любезный сэн, — спокойно ответил Лаэ.
— Да, скорее всего, — согласился Радель.
— Неужели сэн Мэлвир и сэн Марк не пойдут на переговоры? — Ласточка стиснула кулаки, но, сдержавшись, разжала их и скрестила руки на груди.
— Марк-то пойдет. Но войском командует Соледаго. — Радель продолжал разглядывать темноту над головой. — А каков он, когда понадобятся решительные действия… не знаю.
— К вам на помощь, милорд, он бросился, забыв про раненую руку. Хотя за полчетверти до того, как на вас напали, лежал без памяти и бредил. Сэн Мэлвир не оставит вас в беде! Вот увидите, как только рассветет, он пришлет парламентеров.
— Хорошо бы.
Радель замолчал, стало слышно, как булькает суп в котелке, как потрескивает и осыпается в камине торф. И как воет ветер снаружи, сотрясая старые ставни. И как галдят и ссорятся над крышами вороны.
Вороны проснулись? Уже рассвет?
Ласточка потерла лицо, тряхнула головой. Действие чудьего молочка закончилось, тело ныло и гудело от усталости. Она с трудом поднялась, хватаясь за поясницу. Подошла к окну, откинула рогожу. Выдернула комок ветоши, затыкающий щель в ставнях. Внутрь потек сырой белесый воздух, пахнущий снегом, разбавляя угарную духоту в комнате.
Рассвет был синим, как асулинский кобальт. Окно смотрело на юго-запад, на ровную васильковую синь без оттенков. Угол стены и башня расплывались чернильными кляксами, кромки заснеженных крыш существовали только в воображении, глаз не различал грани снега и неба. Ворот отсюда не разглядеть, виднелась лишь яма двора в лоскутьях времянок и дно ямы, темно-голубое, как небо, еще не тронутое ничьими сапогами.
А, уже тронутое. Наискось по двору спешила чья-то фигура в развевающемся плаще. В вороньи крики и посвист ветра вплелся знакомый звук. За стенами трубили рога.
— Милорд! — Ласточка обернулась от окна. — Слышите? Я же говорила, что сэн Соледаго вас не бросит!
.
Пожалуйста, не уходи… хотел сказать Кай, но он уже засыпал и распухшие от поцелуев губы едва шевельнулись.
Сладковатый вкус марева вязал рот. Слабый-слабый, еле уловимый, ускользающий привкус отравленного молока.
В голове было пусто и звонко, словно рухнули стены или разлетелась стая нетопырей, угнездившихся там давным-давно.
Кай закинул руки за голову, даже не стараясь сдержать разъезжающуся на пол-лица улыбку. Облизнулся. Прикрыл глаза.
Потом сообразил, что валяется на каких-то тряпках в комнатушке настолько тесной, что сапоги торчат в коридор, не давая двери закрыться.
В коридоре слышался недовольный голос Ласточки, выговаривающей то ли страже у комнаты ее разлюбезного лорда, то ли еще кому.
Мары болотные, лежу здесь, как девка с задранным подолом… Надо встать, что ли… Неплохо будет, если мои люди найдут своего лорда в таком виде…
Губы разъезжались.
Паутина на потолке свисала клочьями. Ее шевелил сквозняк.
Вот она ходит там по коридору, его хорошая, и ей нужно то и се, пятое и десятое. Лаэ наверное с ног сбился.
Требовательная она очень, его хорошая.
Она хочет, чтобы огонь горел в очаге, и варился суп, и чтобы простыни были чистыми.
Он разрушает.
Она возводит.
К чему это…
В спину упиралось что-то твердое, кололось. Должно быть, смятая корзина. Пересохшие ивовые прутья разломились и торчали, как иглы.
Далеко-далеко слышался голос, тихо, на грани сознания, ускользая, как шепот.