— Да-а, — продолжал чесать затылок Рокко, — а мы к тебе пришли по вопросу водки. Раньше трактирщик… то есть ты, у нас водку брал, а теперь перестал брать, вот мы и хотели выяснить, почему?
— Вопрос понят, — сказал Фиксатый, — ответ такой: потому что беру водку дешевле.
— А у кого? Если не секрет?
— Не секрет, — ответил Диего. — Паоло Рыжий, Виторио Барера и Томазо Рыбак организовали синдикат и теперь поставляют водку по всему побережью. Я беру продукт у них.
— Неужто люди чести теперь торгуют водкой? — удивился Лука.
— Люди чести, Лука, — серьёзно сказал Диего, — водкой не торгуют, они курируют торговлю водкой, так же, как и меня не следует считать трактирщиком только потому, что я курирую этот кабак.
— Ну, спасибо, — произнёс Рокко, — за хлеб-соль, Диего, мы, наверное, пойдём, у нас ещё куча дел.
— Ребятки, на посошок по маленькой, — предложил Фиксатый.
— Давай.
Они выпили в третий раз, а когда уже попрощались и почти вышли из комнатушки, Фиксатый крикнул им вслед:
— Ребятки, вы не ходите в трактир «У моря», а также в кабачок Фернандеса, и ещё в «Лазурная гладь» и в «Усталый моряк» тоже не ходите. Я все эти заведения курирую и по контракту беру выпивку у синдиката. Уж извиняйте.
— Ага, — сказал Рокко немного растерянно. И пацаны вышли на улицу.
— Ты глянь, как развернулся Фиксатый, — восхищался Лука, — умный человек и как говорит складно, почти как наш Буратино.
— Умный, зараза, ничего не скажешь, — согласился Чеснок, разглядывая записку с перечнем заведений, которую ему дал Буратино, — ты глянь, половину наших клиентов можно вычеркнуть. Развернулся на славу, что ни говори.
— Пойдём к другим клиентам, которых Диего ещё не курирует, — предложил Крючок.
— Вот именно, «ещё», — сказал Чеснок, и они пошли по другим злачным местам.
Но и в других местах они слышали те же имена.
— У нас контракт с Паоло Пасальдони, — говорили им трактирщики.
— С Рыжим? — уточнял Чеснок.
— Для вас, может, и Рыжий, а для нас синьор Пасальдони.
— У нас контракт с Виторио и Томазо, — говорил другой трактирщик.
— Мы работаем с Томазо.
— Мне поставляет продукт Диего Блацо, — сказал последний кабатчик.
— Фиксатый? — удивился Лука, — он и вас курирует?
— Нет, меня никто, чёрт бы его драл, не курирует, как ты там сказал, в общем, нет, я сам по себе. Но товар беру у них, чтоб они сдохли с такими ценами.
— Дорого берёшь? — оживился Чеснок.
— У Пепе Альвареса было дешевле.
— А почему берёшь у Фиксатого?
— Да чтобы заведение не спалили, эти негодяи могут. Я так чувствую: как этот синдикат, чтоб он лопнул, Пепе Альвареса и других ребят придушит, так цены ещё взвинтит. А попробуй я от ихнего пойла откажись, так запалят мне лавочку. Так они и сказали.
— Ишь как они бизнес ведут, — возмутился Лука. — Так деньги делать можно, конечно.
— Пошли к Буратино, — ответил ему Рокко.
В течение нескольких дней вести приходили одна хуже другой.
Буратино был мрачен и хмур, он говорил мало, всё сидел за столом один или с Сальваторе и считал.
Через три дня он решил всё-таки остановить производство, заблаговременно предупредив всех поставщиков. А заодно начал строительство большого сарая-склада, так как водки скопилось очень много — ящиков двести, не меньше.
— Нам нужны новые рынки, — как заклинание повторял Буратино, — а если мы их не найдём — будем работать только на синьора Стакани и его друзей.
Пиноккио даже начал курить от расстройства. И начал он, как все, по одной или две штуки в день.
Видя такое состояние своего главаря, бандиты пришли к выводу: шефа надо чем-то взбодрить. И Лука сказал:
— Я знаю, что надо. Завтра будет всё нормально. Уж не сомневайтесь. Он исчез, а наутро следующего дня постучал в дверь кабинета.
— Ну что вы там скребётесь, входите, — буркнул Пиноккио.
— Это я, — сказал Лука, входя.
«Какую весть принёс посланец горечи? Хороших я давно уже не слышал».
— Да никакую я не принёс, я это… Анжелку привёл тебе. Она согласная, — Лука заговорщицки и ехидно подмигнул.
— Какую ещё Анжелку? — нахмурился Буратино. — Ты, вообще, о чём?
— Здрасьте, пожалуйста! То всю голову мне пробил: приведи Анжелку да приведи Анжелку. А как привёл, он спрашивает, что за Анжелка. Ну та девка-лисопет, дохлая которая, я же про неё тебе рассказывал. Не помнишь, что ли?
— Это которую ты на огороде поймал, — вспомнил Пиноккио.
— Ну! Она самая.
— И что, она согласна?