— Дон Базилио контролирует порт, — ответил Рокко, — получает долю с подрядчиков, со всех погрузок и разгрузок.
— И что, они платят? — спросил Буратино.
— Конечно, стоит подрядчику завыпендриваться, как тут же докеры откажутся с ним работать. А все бригадиры докеров у дона в кармане. Вот и построил он себе домишко. Опять же, хозяева шахт его услугами пользуются.
— Это какими же? — удивился Пиноккио.
— Известно какими. Профсоюзного лидера какого придушить или, к примеру, у конкурента забастовку организовать на шахте. Так что работы у дона Базилио хватает.
Так за разговорами они дошли до ворот, где их встретили двое весьма приличных господ. Один возвышался, как башня, и имел килограммов сто двадцать веса. Другой имел всего один глаз, чёрную повязку на месте второго глаза, мягкую дорогую шляпу и костяной мундштук.
Рокко, не обращая внимания на приличных господ, потянулся к электрической кнопке с надписью «Звонок».
Но двухметровый не дал нажать кнопочку и со словами:
— Куда ветки тянешь? — отвёл руку Чеснока не очень-то вежливо.
— Слышь, ты, колода, ты чего сам руки распускаешь? — взъерепенился Рокко.
— Чего сказал? — угрожающе сжал кулак здоровяк. — Да я тебя…
— Ша, синьоры, — вмешался одноглазый, — что за кипишь? Из чего дым?
Что вы дымите, как босяки на привозе из-за ворованной дыни.
— А чего он толкается? — пробурчал Рокко. — Морду нажрал, что собачья будка. И давай толкать приличных людей ни за что ни про что.
— Ах ты шпан базарный, — обозлился обладатель собачьей будки, — это кто морду нажрал? Я тебе сейчас…
— Тихо всем, — рявкнул одноглазый, — эй, все слушают Рому, а Рома это я. Все молчат — я говорю. Во-первых, ты, Тихоня, — он обратился к здоровому помощнику, — сколько тебе раз гутарить, что ты — лицо компании, по тебе люди будут судить о самом! А какое ты, извини меня, лицо?
— Какое-какое, нормальное лицо, — буркнул Тихоня.
— Нет, брат Тихоня, ты не лицо, а какой-то кровавый оскал империализма.
— Ты полегче, Рома, словами швыряйся, — обиделся Тихоня.
— Не буксуй, слово научное, — пояснил одноглазый, — и в нём никаких намёков. А ты, синьор Рокко Чеснок, — продолжал он, — в городе известен как самый загребной шпан. Ты тоже привык горячку пороть. И вместо того, чтобы ветки к кнопкам тянуть, можно ведь и спросить. Для чего же мы тут стоим ясным утром, как две статуи из парка?
— Да кто вас знает, может, вы тут прогуливаетесь, — пробурчал Чеснок.
— Ты это слышал? — спросил Рома у Тихони с оттенком обиды, — он говорит нам, что мы прогуливаемся.
— Вмазать ему надо, — резюмировал тот.
— Синьоры, — наконец вмешался Буратино, — а откуда вы его знаете, моего спутника?
Рома опять взглянул на своего дружка с некоторой долей самодовольства. Его единственный глаз даже блеснул:
— Ты слышал? Синьоры бандиты удивлены тому, что мы их знаем. — А затем он обратился к Пиноккио, — синьор Буратино, мы знаем в этом городе всё обо всех.
— Вижу, у вас это дело поставлено отлично, — польстил одноглазому Буратино, — но нам нужно поговорить с доном.
— Всем нужно говорить с доном, — улыбнулся Рома, — я вам буду перечислять, а вы, если захотите, загибайте пальцы: вчера утром приходил сторож городского парка, у него украли фуражку, когда он валялся пьяный, он очень хотел набить морду вору, так сильно хотел, что пришлось набить морду ему самому. Потом приходила одна старушка, она требовала, чтобы дон застрелил чёрную козу соседа, которая потравила у неё гладиолусы. Потом приходил один шахтёр и требовал, чтобы ему вернули жену, которая сбежала к бакалейщику, и просил, чтобы дон прирезал этого бакалейщика, потому что он ещё и обвешивает. И так каждый день. Для этого мы тут и стоим, чтобы всякий глупый человек не дёргал дона за фуражку, козу или жену и обвес в бакалейной лавке. А откуда я могу знать, может, вам тоже надо осла зарезать или галантерейщика.
— Осла мы и без помощи дона можем зарезать, — заявил Чеснок, — мы по делу пришли.
— А какое дело? — не сдавался Рома. — Ты скажи мне, Рокко Чеснок, я пойду к дону, доложу, а потом вернусь.
— Мы по делу о синдикате, — произнёс Буратино.
Налёт разухабистой вальяжности сразу слетел с одноглазого, он сразу стал серьёзней. Больше не говоря ни слова, Рома скрылся за калиткой.
Вскоре Буратино и Чеснок шли по великолепной аллее сада. Мелкая мраморная крошка хрустела под ногами, над ровными кустами возвышались скульптуры, садовник звонко щёлкал ножницами, где-то вдали птички орали. На лужайке валялись здоровенные псы на солнышке. А надо всем этим высился великолепный дом с колоннами.