— Ну?
— Баранки гну, бери ящичек и садись спокойненько за дверь, доставай пистолет и жди, пока дверь откроется.
— Ага, дверь откроется, ты первый палить начнёшь. Вот была мне охота у двери сидеть, когда ты в неё стрелять будешь. Приятного мало — получить пулю в живот или в какую-нибудь ногу, к примеру, или, опять же, в голову от лучшего друга.
— Я палить не буду, — пообещал Буратино, — дверь открывается — я прячусь под стол, он, слава Богу, дубовый, из револьвера его не шибко-то прострелишь. Они вбегают сюда, чтобы достать меня, вот тут ты, брат, уже не плошай. Понял?
— Ага, неплохо придумано.
Так они и сделали. Было тихо, на небе повис месяц, как ятаган, звёзды подмигивали людям, шелестел ветерок в кустарнике. Рокко не поленился и, оторвавшись на минуту от сидения в углу, вышел на улицу, развёл костерок для придания более натуральной картины безмятежности. Затем вернулся и сказал:
— Эта сволочь, легавый, так и не объявился, шкура продажная. Убью его.
— Нельзя, Рокко, — ответил Буратино, — полицейских, женщин и детей мочить нельзя. Только в крайних случаях. Тем более вдруг у него и вправду сын покалечился.
— Я проверю, какой там у него ещё сын покалечился и где.
— Вот и проверь.
— Вот и проверю.
Они замолчали. Рокко закурил и стал задумчиво пускать дым в потолок, а Буратино спокойненько слюнил палец и пытался им стирать чернильные кляксы с обитого кожей роскошного дубового стола.
Так прошёл час, Рокко уже весь извертелся, сидя на ящике, и даже загнал себе в ляжку занозу, но продолжал мужественно терпеть, время от времени произнося фразу:
— Ну где эти козлы есть?
Буратино только пожимал плечами и вздыхал, он стёр уже две кляксы и палец до волдыря.
И дверь открылась. Она открылась так неожиданно, что Буратино даже растерялся и забыл спрятаться под стол, он от удивления и неожиданности открыл рот и так с открытым ртом и сидел, глядел на появившегося человека.
А человек сказал:
— Привет, деревяха, неплохо ты, я смотрю, здесь устроился. А?
— Да, — кивнул Буратино, находясь всё ещё в растерянности, — вот у меня стол дубовый, а ты как поживаешь?
— Работаю, как проклятущий, а это мой друг Пеоне, большой мастер ножа и топора.
И только после этого два человека чуть вошли внутрь помещения, Рокко их не видел, но уже мог стрелять через дверь. У него от нетерпения и волнения дрожала рука, он мучительно пытался вспомнить, где слышал голос человека, разговаривающего с Буратино, но не мог, а ёщё Чеснок думал: «Буратино, чёртов дружок, прячься же, чёрт тебя дери, под стол».
И тут Рокко понял, что Пиноккио уже пришёл в себя, растерянности и страха уже не было, на его лице мелькнул даже оттенок иронии. Он спросил у вошедших абсолютно спокойно:
— А чем обязан столь неожиданному визиту?
— А парень-то шутник, — сказал тяжёлый голос, которого Рокко не признал.
— Точно, — подтвердил голос, который Чесноку был знаком, — холодный человек, мне такие нравятся. Выдержка и самообладание — признак силы.
— Ну ладно, — сказал незнакомец, — мы пришли сюда дело делать, извини, парень, ничего личного — это бизнес.
И Пеоне, а это, видимо, был он, двинулся к Буратино. Рокко увидел огромную спину и руку, которая сжимала нож, держа его лезвием к полу. И Рокко выстрелил четыре раза подряд.
Тут же послышались ещё выстрелы, совсем рядом. Прямо в лицо Чеснока ударила горячая струя порохового выхлопа и полетели щепки, затем кто-то стрелял сбоку, и сам Рокко стрелял через дверь, пока пистолет не стал бессильно щелкать бойком о пробитые капсюли пустых гильз, и всё стихло.
Из тёмно-серого марева пороховых газов появился Пиноккио, он открыл изрешечённую пулями дверь и улыбнулся, увидев Чеснока:
— Жив? — спросил Буратино.
— Кажись, — ответил Рокко, — чего-то в горле только першит.
— Это от дыма, у меня тоже.
— А ты-то как? — спросил Рокко в свою очередь.
— Я в порядке, только вот пиджак продырявили мне мальца, — сказал Буратино, усмехаясь и показывая разорванный под мышкой пиджак.
— Вон она как рядом-то прошла, — удивился Чеснок.
— Точно, ещё бы чуть-чуть и ты бы меня пришил. В это мгновение в комнату влетел Альварес:
— Живы? — спросил он, явно волнуясь.
— Ага, — улыбнулся Рокко, — только я вон чуть кента своего не пристрелил.
— Это уж точно, первые три пули летели в меня, — тоже улыбнулся Буратино. — Первая разнесла чернильный прибор на столе, срикошетила в потолок, вторая врезалась в столешницу, а третья порвала мне пиджак под мышкой и только четвёртая попала этому самому Пеоне в затылок, вон вся стена в его мозгах.