— Ты поехал не туда, Рокко Чеснок. Это твоя ошибка.
Другая рука ловко выхватила у Чеснока из-за пояса револьвер. И тут Рокко понял, что смерть совсем близко. Он что было силы огрел лошадь кнутом, и лошадь послушно рванулась вперёд, переходя на галоп. А седоки по инерции завалились на сиденье. Сам же Рокко сиганул с козел.
Бах, бах! Раздалось в ночи. Одна из пуль, звякнув о булыжник рядом с головой Чеснока, с визгом срикошетила в забор одного из домов. Вторая, свистнув, ушла выше. А коляска в бешенном галопе с грохотом улетала в ночь без возницы. А Мацотта больше не стрелял, видимо, он не видел цели. Зато он кричал своему партнёру:
— Вожжи возьми, что сидишь!
— Чёрт, — только и смог сказать Рокко, потирая разбитый в кровь локоть, — ушли, гады.
Но он ошибся, если бы Мацотта не стрелял, гады бы действительно ушли. Но выстрелы насторожили Пиноккио, и они с Гопаком переглянулись:
— Револьвер?
— Ага, кажись, Рокко палит, — кивнул тот.
Не задавая больше лишних вопросов, Буратино хлестанул коня, и они помчались по переулку наперерез летевшей на бешеной скорости коляске с Мацоттой.
— Будь готов, — крикнул Буратино Гопаку, и сам стал левой рукой доставать пистолет.
Шикарная коляска Ромы выскочила на мощёную улицу прямо перед бричкой Мацотты. Партнёр Мацотты, всё ещё пытавшийся поймать вожжи, так ничего и не понял. Он вылетел из брички, когда лошадь, дико заржав, попыталась остановить свой бег перед неожиданно появившимся препятствием. Здоровяк кубарем прокатился по мостовой и ударился об ось модной коляски одноглазого головой. Удар его могучей головы об ось был так силён, что Буратино чуть не свалился с козел. И тут же в коляску Ромы врезалась так и не сумевшая остановиться извозчицкая лошадь. Ломая и коверкая модный экипаж, лошадь своею лошадиной башкой вышвырнула из коляски Гопака. И Мацотта, тоже не усидевший в своём экипаже, вылетел на мостовую.
Упал он неудачно, пистолет из его руки вылетел и отлетел метра на два. А вот пришедший в себя Джанфранко оружия не выронил. Он выстрелил в Мацотту, но не попал. Мацотта, как зверь, боролся за свою жизнь, он прыгнул за своим оружием, невзирая на боль в сломанной кисти левой руки. А Джанфранко выстрелил ещё раз, и ещё раз, и ещё. Пули бились о мостовую но не задевали Чистюлю. И вот он уже схватил оружие и готов был стрелять сам, когда последняя пуля Гопака ударила его чуть ниже левой ключицы. Мацотта был мужественный человек, он не обратил на это никакого внимания, его правая рука уже сжимала револьвер.
И тут раздался ещё один выстрел. На этот раз пуля ударила специалиста со стороны в живот. Мацотта покачнулся и потерял сознание. Этого было достаточно, чтобы ещё одна пуля попала наёмнику в глаз. Джанфранко поднял голову и увидел Пиноккио, который прятал пистолет за пояс:
— У тебя та же ошибка, что и у Рокко, — назидательно сказал он Гопаку, — вы торопитесь стрелять, когда надо чуть-чуть прицелиться.
— Ага, — кивнул Гопак, поднимаясь с земли.
— Ты в порядке? — спросил Буратино.
— Ага, — опять сказал Гопак и опять кивнул.
— Тогда поехали. Чёрт, как этот Мацотта Ромину бричку изуродовал, что мы теперь Роме скажем.
Они сели в жалобно скрипящий и некогда шикарный экипаж и уехали.
А минуты через две на улице стали появляться люди в ночных колпаках:
— Сосед, что там происходит? — спрашивали они друг у друга из-за заборов, разглядывая место событий.
— Кажется, бандиты разбирались, — отвечали соседи.
— Есть убитые?
— Как обычно. Двое, кажется.
— Надо бы вызвать полицию.
— Да, неплохо бы.
А в свете газовых фонарей рядом с перевёрнутой коляской билась и тихонько ржала лошадь. Она всё время пыталась встать на сломанную ногу, ей было больно.
Пиноккио несказанно обрадовался, увидев хотя и не совсем невредимого, но достаточно живого Чеснока. Они хлопали друг дружку, смеялись и рассказывали события этой ночи своим дружкам. Ребятки неслабо выпили.
— Мацотта крутой, Мацотта специалист, — с издёвкой и пренебрежением болтал Чеснок. — Валяется вон этот Мацотта на мостовой, воняет, специалист.
— Нам Мацотта не указ, — подтвердил Буратино. — Подумаешь, Мацотта. Завтра мы и с Рыбаком разберёмся.
— А то что-то тухлой рыбой воняет, — сказал Чеснок.
— Ага, — подтвердил Гопак.
И все остальные смеялись: и Пепе, и Лука, и даже Серджо. Один полицейский не смеялся. Ефрейтор Брассели сидел под своим навесом и дремал.