Утром приехал синьор Валлоне и Рома. Синьор Валлоне был озабочен и, не скрывая этого, начал сразу:
— Парни, вы перегибаете палку.
— Но… — хотел оправдаться Буратино.
— Я всё понимаю, вопрос с Мацоттой надо было решать быстро и радикально. Здесь, как говорится, все средства хороши, но расстреливать окна лучшего в городе отеля не дело. Оттуда съехали все постояльцы. А его владелец бился в истерике у мэра, когда петухи ещё не орали.
— Полагаю, было бы хуже, — вставил Буратино, — если б мы начали стрелять прямо в здании.
— Верно. Тем не менее, когда петухи ещё не орали, мэр уже орал на шефа полиции. И тот заволновался. Что делать в этой ситуации?
— Наверное, нужно сообщить, что убитый был одним из самых опасных наёмных убийц нашего королевства. И что местные бандиты не имеют к происшествию никакого отношения, — предложил Буратино.
— Верно, умный мальчик, — сказал Валлоне. — Это уже делается и это может сработать, если вы не будете разбрасывать винтовки на колокольнях. Причём винтовки, из которых уже убивали местных авторитетов. Хорошо, что у нас в полиции есть хорошие друзья. А иначе журналисты без труда увязали бы два этих убийства. И попробуй после этого докажи, что наши городские бизнесмены не имеют к этим убийствам никакого отношения. Ну да ладно. Что сделано, то сделано, обратно не воротишь. А вот насчёт Томазо вам придётся как следует поднапрячься, чтобы всё было тихо. Запомните, ребята, выборы не за горами, а мэр перед выборами ведёт себя не лучше, чем женщина перед критическими днями. То есть очень нервно.
— А что нам мэр-то? — невозмутимо заметил Рокко. — Мэр сам по себе, мы сами по себе.
Валлоне неодобрительно посмотрел на него и сказал:
— Дорогой Рокко, жизнь так сложилась, что мне пришлось закончить университет. Это было весёлое время. Несмотря на веселье, я кое-чему научился и понял, Рокко, мы все живём в социуме. И хочется нам того или нет, мы должны соблюдать правила совместного проживания. Только криминальные ортодоксы не понимают этого, говоря, что им плевать на государственные законы. Как правило, у них очень скоро за спиной хлопает тяжёлая железная дверь, а небо они видят в решётку. Тебе, Рокко, я советую побольше прислушиваться к старшим или хотя бы к своему умному другу. И я прошу вас, уважайте закон и мэра. А пока думайте, ребята, как быть с Томазо. Он не остановится ни перед чем, чтобы убрать вас. Вчера вы утихомирили Мацотту, но кроме Мацотты есть ещё и Гальбони, и алжирец Равента, и Гата Красный, и Кантор Шуц, и ещё десяток очень серьёзных людей у нас в стране. Но помните, вопрос с Томазо нужно решать тихо.
На этом первая неприятная часть визита была завершена и началась вторая неприятная часть. Одноглазый Рома уставился на покалеченную свою коляску своим единственным глазом и спросил:
— Где вы взяли эту рухлядь, которая чертовски смахивает на мою коляску? — в его голосе можно было уловить интонации надежды и одновременно горечь человека, который чувствует, что его надежда напрасна.
— Послушай, Рома, — начал было Чеснок, но Рома его не дослушал.
— Только не говори мне, что эта рухлядь и есть моя коляска.
— Рома, понимаешь… — продолжал Рокко.
— Я не хочу этого слышать, — простонал одноглазый. — Что же это такое? Святая Дева Мария, это же были английские рессоры!
— Рома, так получилось.
— Святой Иероним, — причитал одноглазый. — Господь Всемогущий, венская работа. Как вы могли так со мной поступить. Между прочим, эту коляску фабрикант Баригетто хотел купить у меня за десять цехинов. Я хочу рыдать, молиться и убивать одновременно. А ещё я хочу посмотреть в глаза того человека, который так обошёлся с моей коляской. Кто это? Где он? Пусть выйдет и честно скажет, зачем он это сделал?
— Он тебе не ответит, — сказал Пиноккио.
— Он что, трус?
— Нет, он был не трус. Это был смелый человек, его звали Мацотта.
— Мацотта, поганый пёс Мацотта, — чуть не зарыдал одноглазый, — я так и знал, я так и знал. Я как только его увидел в нашем городе, я уже знал — быть беде. Ах, зачем вы его убили, почему вы не оставили его мне? Венская работа! Английские рессоры.
— Эй, Рома, — окликнул его синьор Валлоне, усмехаясь, — ну ты едешь или остаёшься оплакивать свою безвременно убиенную коляску?
— Ах, синьор Валлоне, — отмахнулся одноглазый, — вы ничего не смыслите в колясках. Это же была лучшая русская кожа. Венская работа! Поганая собака Мацотта! Зачем он это сделал? И зачем я дал этим хамским пацанам свою коляску? Им ездить только на телегах.
— Мы её починим, Рома, — сказал Пепе Альварес. — Я знаю лучшего мастера за кордоном, он возьмётся за дело. Она будет лучше, чем была.