— Послушай, дядя, — вмешался Пиноккио, видя, что отказ извозчика огорчает его пассию, — ты давай подумай головою своею: либо ты ничего не получаешь, если не повезёшь, либо три сольдо сверх тарифа?
Извозчик почесал бороду, покачал головой и сказал:
— Эх, барин, вижу, люди вы хорошие, лезьте. Но если полицейские поймают, штраф платишь ты. По рукам?
— По рукам, — согласился Буратино.
— Только вы баб своих покрепче держите, а то улетят и глазом не моргнёте.
И компания с ветерком понеслась за девушкой Кассандрой для Джанфранко. Сам же Гопак пил водку, прихваченную в кафе, прямо из горла и орал песню: «Ой, мороз-мороз не морозь меня…». Компания дружно подпевала, и даже кучер подтягивал. И неслась коляска по вечернему городу, пугая последних прохожих бутылками, летящими из неё, и объедками. И, видя весёлый народ в коляске, шептались добропорядочные граждане:
— Жируют, бандиты, сволочи.
— И не говорите, сосед. Девок-шалав насажают и орут пьяные песни. Куда только полиция смотрит?
— Ох-ох-ох, — вздыхал сосед, — какие времена, какие времена!
— А я вам говорю, вешать всех, вешать! Король с ними либеральничает, в демократию играет, а надо вешать, пороть и вешать.
— Тише вы, сосед, что вы такое про Его Величество говорите!
— А я разве что такое говорю, я просто говорю, что наш король очень добр, а министры его в бандитизме ничего не понимают.
А компании весёлой было глубоко наплевать на мышиное шушуканье трусливых, бессильных и злобных обывателей. Компания вовсю распевала уже другую песню: «Ой, цветёт калина…» и швыряла пустые бутылки из-под лимонада в столбы газового освещения. А извозчик проклинал себя за жадность, но высаживать компанию уже боялся, могли и не заплатить. Он, наконец, довёз до места назначения молодёжь, но те не собирались покидать экипаж. Только одна из девок заорала на всю улицу:
— Кассандра, эй, Кассандра, дура толстая, беги сюда быстро, жениха тебе привезли.
— Бегу, — тут же раздалось из окна маленького домика.
Потом оттуда послышалась ругань, звон опрокинутого оцинкованного ведра, и из дверей дома выскочила девица, на ходу застёгивая платье. А вслед ей неслось:
— Шалавнишша, убью собственной рукой, — обещал грубый мужской голос.
— Эх, барин, — видя, что количество седоков увеличивается, сказал кучер, — что же вы так-то со мной?
— Поехали-поехали, — толкали его в бока девки и Гопак.
— Хотя б водки тогда дали бы? — сказал кучер.
Чтобы он не причитал, ему дали водки. И коляска понеслась в ночь. Потом был ещё один кабачок, где было прикуплено водки. Потом появился ещё один извозчик для комфорта перемещения. А затем к компании присоединился жаждущий халявной водки мужик с пьяной бабой и залихвацкий оркестр, состоящий из балалаечника и двух ложкарей. А Буратино, пьяный в дым, ничего этого не помнил. Единственное, что в его мозгу запечатлелось, это то, как Лука орал халявщику:
— А пусть твоя баба нам зад покажет. Тогда нальём водки.
Баба, изрядно пьяная, тут же согласилась продемонстрировать своё сокровище, а лихой балалаечник хлопнул её балалайкой по этому делу и всем стало смешно, кроме халявщика. Халявщик обиделся за свою бабу и хлопнул балалаечника по морде кулаком. Всем стало ещё веселее. После того, как бросили избитого халявщика лежать на дороге, компания поехала в какой-то кабак, где они и осели и пили дальше. Куда и пришёл избитый халявщик, где его начал бить Лука, приговаривая:
— А зад у твоей бабы полная дрянь. Не зад, а одно название.
А ещё Буратино вспоминал, как лягнул извозчика в живот, когда тот помогал ему вылезти из экипажа. И как тот корчился по этому поводу, и как всем было смешно.
А потом он то ли с Элизкой, то ли с Луизкой пешком добирались до берлоги и валялись на ящиках из-под водки, где он пытался её раздеть, или она его. А дальше Буратино не помнил ничего — шампанское, знаете ли.
Некоторые считают, что о качестве отдыха можно судить по похмелью, которое приходит следующим утром. Судя по состоянию Буратино, отдых удался ему на славу. Он проснулся на ящиках в сарае рядом с похрапывающей голой немолодой женщиной. Пиноккио напрягся, пытаясь вспомнить, кто она такая. Но так и не вспомнил, потормошил её как следует и сказал:
— Ну-ка, ты, принеси воды. Слышишь меня?
— А ты кто? — спросила баба, удивлённо глядя на Буратино. И была она не так уж и молода, и не так уж свежа.
И тут Пиноккио вспомнил, кто это. Это была та самая баба, которая анадысь показывала зад. Буратино страшно засмущался своей наготы и заорал: