— На рыбалку, что ли, собрался?
— Да поеду на зорьку. Поедешь со мной?
— Ой, Пепе, устал я что-то, ног не чувствую, — отвечал Буратино, закуривая. Он отбросил спичку, выпустил дым и вдруг увидел три роскошные коляски, на которые до сих пор не обращал внимания. — А кто это к нам приехал? — удивлённо спросил он у Альвареса.
— Где? — спросил Альварес.
— Да вон, — Буратино указал в сторону повозок.
— Никто, — абсолютно спокойно ответил Пепе. — Это наши дураки сегодня поехали и понакупили себе колясок да коней. И уже даже разрешение в полиции оформили.
— Вот как? — только и смог сказать Буратино. — А откуда у них столько денег, что им на три брички хватило?
— У меня подзаняли, у Серджо, да и не расплатились они до конца, — отвечал Пепе.
— И лошадей тоже купили?
— И лошадей купили. Вон нашего рабочего мерина из конюшни выгнали, а своих рысаков туда поставили.
— Вот как! — сказал Буратино тоном, ничего хорошего рысакам не предвещавшим. — Значит так, нашего меринка в обиду не дадим и из конюшни выгонять не позволим, пусть себе за свой счёт конюшню строят. Ишь, князья! Барство развели. Всё, что недоплатили за брички и лошадей, обязательно доплатят, а то модные больно.
— Да, модные они стали ужас какие, — согласился Пепе.
— А ты себе бричку не прикупил? — глядя с подозрением на Альвареса, спросил Буратино.
— Нет, я человек не сухопутный, мне брички и коляски ни к чему.
— Да? — продолжал Пиноккио. — А что тебе к чему?
— Я себе ялик прикупил.
— Ялик? — переспросил Буратино с сарказмом.
— Ну, может и не ялик, но яхтой я бы его тоже не назвал, — произнёс Пепе
— Понятно, — вздохнул Буратино, — чудны. Чудны дела твои, Господи. Я ни сном ни духом, а они… Экипажи дорогие, яхты прогулочные… Вы где этого барства понахватались?
— А я давно этот ял присматривал, — пробурчал Пепе, перекусывая леску, — да и купил я его по бросовой цене, за четыре с половиной цехина.
— По бросовой? — спросил Пиноккио. — По этой бросовой цене в пригороде дом можно купить.
Сказав это, он пошёл в столовую, где за столом пили Рокко, Лука, Джанфранко и Серджо. Первые трое пили виски, а Серджо импортный, очень дорогой лимонад.
— О! — обрадовался Лука, увидев Буратино. — Главный! Главный, давай обмоем наши покупки. Видал уже?
Лука был явно навеселе и протягивал Буратино стакан с водкой.
— Выпью, — сказал Буратино, чувствуя, что его ногам это необходимо. — Покупки видал, классные. А вот насчёт меринка вы, пацаны, погорячились и зря его на дождик выгнали.
— Да чего ему будет-то? — произнёс Джанфранко.
— Ему ничего не будет, — согласился Буратино, беря у Луки стакан, — так как он будет стоять в своей конюшне. А своим рысакам хоромы сами отстраивайте.
— Построим, — сказал Чеснок.
— И с кредиторами расплатитесь, — произнёс Буратино, выпив водку.
— Расплатимся.
— И ещё, пацаны. Дел у меня последнее время не очень много, но бывают, и коляска мне тоже нужна, но раз у нас их уже три, ещё одну покупать нет смысла. Короче, без обид, пацаны, утром встану, хватаю первую попавшуюся коляску, впрягаю туда первую попавшуюся лошадь и уезжаю по делам. Договорились?
— Ну, договорились, — без энтузиазма произнёс Чеснок.
— Договорились, — сказали Лука и Джанфранко, тоже без энтузиазма.
Утром следующего дня Буратино встал рано, ещё и шести не было. На улице висел туман и шёл мелкий-мелкий дождик. Пиноккио вышел из своего сарайчика во двор и увидел, что ни одной коляски нет, а в конюшне стоит один рабочий мерин. Буратино пошёл к мостушкам, где стояла яхта Альвареса. На яхте был и её владелец, он опять возился с удочками.
— Пепе, — спросил Буратино, — а где все?
— Серджо вон спит в конторе, — ответил Пепе, накручивая куда-то какую-то леску.
— А остальные где?
— Полчаса назад повскакивали, как ошпаренные, и давай наперегонки лошадей запрягать. Я говорю: «Куда это вы в такую рань?». А они мне: «Тише ты, а то разбудишь». Так и укатили, говорят, кататься. Вот я и думаю, где это катаются в пять часов утра?
— Как дети малые, — произнёс Буратино.
Он больше не стал ничего говорить, а пошёл одеваться. Ему нужно было в город по делам, и он представлял, какие его ждут сейчас дороги.
— Ну дети малые, — злился он, беря в руки непросохшие дорогие туфли.
— Ну, припомню я вам ваши коляски, и дождик, и грязь, и меринка нашего рабочего не забуду.