— Нет, — покачал головой Пиноккио.
— Ах, какой вы! — Рафаэлла настолько ускорила шаг, что он, скорее, напоминал бег.
— Ну, объясните мне, — догнал её Буратино.
— Ах, я не могу это объяснить.
— Ну, попытайтесь.
— Ну, в общем, юбки у меня нет, — после длинного вздоха произнесла красавица, — корсет без лифа и короткий, чулки, перчатки, шляпа. И всё. Больше ведь ничего нет?
— Больше ничего.
— А как же тогда без веера? Ах, я не могу больше говорить, я не могу, — Рафаэлла была в таком волнении, что даже могла разрыдаться.
— Но зачем же вам веер?
— Ну, чтобы хоть чуть-чуть себя прикрыть! — чуть не крикнула красавица, досадуя на такую непонятливость Пиноккио.
— О, Господи, ерунда-то какая, — облегчённо вздохнул Буратино.
— Ерунда?! — возмутилась синьорина.
— Конечно, ерунда, вы прекрасно прикрываетесь шляпкой, — нашёлся наш герой.
— Шляпкой?
— Ну да, шляпкой.
— Вы сказали, шляпкой?
— Да.
— Я прикрываюсь шляпкой, — с негодованием произнесла Рафаэлла, — и стою перед вами, как деревенская дура простоволосая?!
— Э-э… — Буратино даже не знал, что ответить.
— Я больше не хочу с вами разговаривать, — твёрдо сказала Рафаэлла, — и даже не хочу с вами знаться.
— Хорошо, — неожиданно согласился Буратино. — Садитесь в коляску, будем ехать молча и делать вид, что мы незнакомы.
Рафаэлла метнула в него взгляд-молнию и продолжала идти.
«Ах, как неудачно всё получилось, — думал Пиноккио, идя рядом с нею, — вот я идиот, зачем ляпнул о шляпе. Почему не соглашался на веер?». После некоторого молчания и осмысления предыдущего разговора Буратино начал новую атаку:
— Сударыня, вы разрываете мне сердце, — произнес он. — Если вы не согласитесь сесть со мной в экипаж, я поползу за вами на коленях. Считаю до трёх, на счёт три я становлюсь на колени.
Рафаэлла молчала и продолжала идти.
— Раз… Молчание.
— Два…
Испепеляющий взгляд.
— Три. Я становлюсь на колени.
— Не смейте меня позорить на всю улицу, — зашептала девушка.
— Давайте сядем в коляску.
— Ну хорошо, — смилостивилась девушка, — я удивляюсь вашей настойчивости и соглашаюсь только по принуждению.
Они сели в экипаж и поехали к Жу-жу, которая жила совсем недалеко. Забрав подругу, они втроём отправились в летнее модное кафе, которое было уже известно нашему герою. И пили они там шампанское, и веселились, и болтали, и неплохо провели вечер. Настолько неплохо, что Рафаэлла разрешила поцеловать ручку. И Буратино от этого был несказанно счастлив. Вечером он развёз девушек домой и, проводив Рафаэллу до калитки сада, попрощался с ней. После этого он удобно развалился в коляске, закурил и стал мечтать о всяких вещах, о которых мечтают глупые влюблённые юнцы.
— А что, Серджо, понравилась тебе моя девушка? — спрашивал Буратино у своего приятеля, сидящего на козлах.
— Что же сказать, дамочки они, конечно, расфуфыренные, — соглашался тот.
— Расфуфыренные, — незлобно передразнил его Пиноккио. — Что ты понимаешь в женщинах. Она идеальна! Ты обратил внимание, сколько а ней достоинства.
— Насчёт этого не заметил, а вот гонору у неё много. В общем, понтованные девки, ничего не скажешь, — уважительно говорил приятель.
— Да ну тебя, — махнул на него рукой Буратино и подумал, что разговаривать с Серджо о женщинах — дело пустое.
А сам он мечтал о всяких приятностях, сидя в дорогом экипаже, куря дорогую папироску. А вокруг был ночной город, было тихо и хорошо. Но наш герой не смотрел по сторонам, потому как в мечтаниях разглядывал звёзды. Соответственно, он и не заметил своего единственного родственника, который устало брёл куда-то в поисках халявной выпивки.
А вот зато родственник, он же папа Карло, заприметил сынка сразу. Своим зорким оком бывшего морского волка он оглядел сынка и сразу оценил и коляску, и костюм, и золотую цепь от часов. И в мозгу шарманщика звонким колоколом зазвучала мысль; «Бабки — халява — выпивка». И, не говоря ни слова, папаша бросил шарманку и, широко расставив руки и ещё шире улыбаясь, заковылял навстречу любимому сыну.
И, скорее всего, Карло получил бы немного денег, не окажись кучер Серджо внимательным и расторопным. Он увидел жизнерадостного бродягу, спешащего наперерез экипажу, и, недолго думая, полоснул его кнутом по башке. И добавил ещё кнутовищем.
— Уй-я, — только и простонал Карло, хватаясь за голову руками.
А Серджо, не привыкший останавливаться на достигнутом, ещё умудрился врезать рукоятью кнута опять же по голове. Здоровенный кулак кучера, сжимающий тяжёлое кнутовище, опустился на голову старого шарманщика, как молот на наковальню. Только вот звук был иной. Вместо звона послышался всхлип, и шарманщик снопом рухнул в лужу.