– Кошмар – качаю головой я и машинально забираю горячие чашки – Где он… орудовал?
– Тут.
– Что?
– Да, в районе нашего города и далее вглубь региона.
Выходит, мне в мельчайших деталях, вплоть до тех же вен на лысине, снился маньяк убивавший в здешних краях?
– Зачес тебе нужна книга о нём?
– Школьный проект. Делаю на PowerPoint, на факультативе психологии всегда странные задания – отстранённо ответила она, попросив поставить чашки на тумбу.
Настя лёжа в мягкой кровати Андрея смотрела на высокий потолок. Нельзя было понять так сразу: или она горела, или мягкое шёлковое постельное бельё медленно готовится к возгоранию. Скорее, сейчас она сгорает изнутри: пылают ноги, голая грудь, щёки заливаются яркой красной краской, будто бы ей стыдно за то, что она сейчас сделала. А стыдно ли ей?
Ха-ха.
Если бы стыд можно было представить как что-то осязаемое, как пакет с чипсами или хлопьями, то её пакет полностью пуст, лишь крошки на дне лежат. Сильный ветер несёт его далеко-далеко, остаётся её самонадеянность, нахальность и полное пренебрежение человеческими моральными ценностями.
Да, она переспала с ним буквально во вторую встречу, но как же необъяснимо хорошо! Сердце бешено стучит, буто после прыжка с тарзанкой, огненно-рыжая прядь прикрывает левый глаз. Скорее всего, выглядит она сейчас как лохудра. Интересно, заметил ли это он?
Краем глаза она косится на лежащего рядом Андрея. Он уже восстановил дыхание, на это дело затратив где-то секунд тридцать. Будто опытный марафонец, натренированная к скачкам лошадь – секс уже не отнимает его силы и тем более не сбивает дыхание. Он также смотрит в потолок. Рассчитывая увидеть пустые глаза и тот самый «типичный нахальный взгляд», становящийся предметом обсуждения всей школы, она поднимается на локтях и с улыбкой рассматривает мельчайшие детали его лица.
Густые чёрные брови специально расчесаны вверх, среди левой можно рассмотреть светлый след от шрама. Видимо Андрей не желает выставлять на показ старые раны. Лоб блестит от пота, на мужественном носе даже капелька замерла. Глаза вовсе не пустые, Настю это слегка напрягло. Какая-то злоба, печаль, десяток бушующих мыслей не дающих ему покоя. О чём он думает? Что скрывает?
Может быть ему не понравилось?
От этой мысли тот пакет резко заполняется до верху, чипсы высыпаются через край. Грудь обжигает стыд. Хочется вскочить с уютной постели и поскорее выбежать из этого гигантского особняка.
Ему не понравилось…
Но как?
Это был не простой неуверенный подростковый секс, когда обоим неловко от кучи ошибок и нелепости некоторых моментов. Каждое движение становится выверенным сложными стратегиями шагом, от которого зависит всё. Расслабится просто нереально.
Но сегодня особенный случай.
Да, вначале было больно. Она жмурилась, крайне асексуально тихо скулила, как избитая гопниками дворняжка, но начало прошло, благодаря ему, гладко. Всё шло как по маслу: он целовал её, нежно гладил… благодаря этим мелочам боль уходила на задний план.
Дальше они полностью раскрылись и не волнуясь отдались друг другу: как слова красивой песни, одно движение перетекало в другое, присутствуют и ритмичные строки куплета, и громкий сносящий крышу припев. Им было хорошо вместе, но что сейчас? Грустный взгляд пялящий в потолок, бесстрастное лицо, и это… всё? На его фоне она выглядит как наивная взбалмошная дура: лежит и улыбается.
Она желала запомнить свой первый раз на всю жизнь. Неизвестно для чего: внукам подобное не рассказывают а подруги интересуются твоей потерей девственности лишь до определённого этапа. Настя хотела крупным планам фотографировать глазами каждую секунду, и потом возвращается к этому моменту всю жизнь. Вспоминать эмоции, то волнение, ту страсть, приятное щекотание в животе, человека лежащего рядом. И что она сфотографирует: его печальные глаза, в которых иногда, на удивление, огнём горит тревожная злоба.
На самом то деле Андрею нравилась девчонка, лежащая от него по правую руку. Даже аромат бабушкиных духов (скорее всего это устаревший морально «GUCCI”) становился приятным и привлекательным. Её волосы как языки пламени спускались на белоснежную подушку, такие необъяснимо магические: словно светились, переливались миллионом лампочек. Кожа её того же оттенка что и белоснежное постельное бельё: в фарфоровых куклах, выставленных в коридоре, больше жизни и цвета. Но после случившегося на щеках загорелся смешной румянец, предав ей хоть что-то человеческое.