Был он невысок, изящен, но фигуру портил слишком широкий френч, собиравшийся под ремнем неряшливыми складками. Копий музейных каталогов у него не было. Наверное, после проверят, решила Лера, заметив, что подпоручик записывает в книжечке отобранные экспонаты.
Вначале она безучастно стояла в стороне и на вопросы отвечала через один — гордо и невразумительно. Потом попробовала вмешаться, отговаривала брать одно, советовала взять другое, но в итоге добилась лишь того, что подпоручик начал посматривать на нее с явным подозрением.
Наконец ящики и мешки вынесли, уложили на подводу.
— А как же я? — чуть не плача спросила Лера. — Я не могу бросить все это на произвол судьбы!
— Во избежание паники, — объяснил подпоручик, — подлежащие эвакуации ценности заранее свозят на станцию. Но отправят их лишь в случае реальной опасности. Послезавтра справьтесь о них в управе. Там же получите сопроводительные бумаги.
Он вышел. В тишине июньского вечера подвода прогрохотала по Соликамской, свернула на Покровку.
В центре стола сукно было истертое, серое, по краям — густозеленое. Белый лист бумаги лежал на столе.
— Итак, если я вас правильно понял, профессор, — Рысин положил карандаш рядом с листом, строго параллельно боковому обрезу, — вы обнаружили исчезновение коллекции сегодня. Но не можете сказать, когда именно она пропала, поскольку вчера в университете не появлялись…
— Вы меня правильно поняли, — подтвердил Желоховцев, раздражаясь все больше. — Я уже говорил вам об этом два раза!
— Вы сообщили поручику Тышкевичу о составе коллекции?
— Нет. Он сразу же послал меня к вам.
— Тогда попрошу…
— Сасанидское блюдо шахиншаха Пероза, — начал перечислять Желоховцев. — Блюдо с Сэвмурв-Паскуджем…
— С кем, с кем?
— Это мифическое чудовище древних персов. Олицетворение трех стихий — земли, неба и воды. Впрочем, долго объяснять… Еще три серебряных блюда. Самое позднее датируется первой половиной восьмого века.
— До рождества Христова?
— Увы. — Желоховцев еле сдержался. — После… Византийская чаша со львами и несколько десятков восточных монет. Повторяю, все вещи серебряные.
— Откуда они у вас? — поинтересовался Рысин.
— Монеты частью найдены при раскопках, частью приобретены по деревням у коллекционеров. Блюда и чаша куплены моей экспедицией по стоимости серебра в деревнях Казанка, Аликино и в селе Большие Евтята. Крестьяне не знали их подлинной стоимости. В отдельных случаях они даже не могли распознать серебро. Блюдо с Сэнмурв-Паскуджем, например, использовалось в качестве покрышки для горшков.
— На чьи средства делались приобретения?
— В основном на университетские. Но с добавлением моих личных… Нельзя ли ближе к делу?
— Какова приблизительная стоимость коллекции? — Рысин будто не слышал последнего замечания.
— Перед войной она стоила бы тысяч десять-двенадцать. Но теперь, насколько мне известно, цены на такие вещи в Европе значительно возросли. Даже здесь, на месте, майор Финчкок из британской миссии предлагал мне шестьсот фунтов за одно лишь блюдо шахиншаха Пероза. Видите ли, находки сасанидской посуды за пределами Приуралья — факт исключительный.
— Простите, майор Финчкок предлагал эти деньги вам лично или университету?
— Университету в моем лице.
— Так. — Рысин взял карандаш, нарисовал на бумаге непонятный кругляшок. — В котором часу вы обнаружили пропажу?
— Около полудня… Дверь была заперта, окно разбито.
— У кого, кроме вас, имелся ключ от кабинета?
— Я же ясно сказал! — вспылил Желоховцев. — Окно было разбито. Понимаете? Разбито! Весь пол в осколках.
— Отвечайте на мои вопросы, — вежливо попросил Рысин. — У кого еще был ключ от кабинета?
— Только у меня. — Желоховцев поджал губы. — Это мой кабинет.
— Кто знал о коллекции?
— Многие… Студенты, коллеги. Кроме того, в восемнадцатом году я успел опубликовать статью о ней.
Рысин улыбнулся:
— Да, теперь жулики тоже интересуются трудами по археологии. Слыхали, наверное, о тиаре скифского царя Сайтоферна?
— Которую изготовил и продал в Лувр ювелир Рухомовскин из Одессы?
— Вот именно.
— На всякий случай повторяю: все предметы коллекции — подлинные. Тому гарантия мой научный авторитет.