— Фотограф снимал с того места, где стояла яранга знаменитого чукотского шамана Млеткына, — сказал Пестеров. — Вон дальше, к лагуне — яранга моего деда.
— Снимок сделан в тысяча девятьсот двадцать шестом году, — сообщил Кронгауз.
— Это точно! Поэтому, кроме школы, нет вообще ни одного деревянного домика, одни яранги, — задумчиво произнес Пестеров. — Да у нас уже нет стариков, которые бы помнили такой Улак.
— А вам знакомо имя Роберта Карпентера?
— Слышал что-то, но не могу припомнить…
— До революции у вас в Кэнискуне жил торговец Роберт Карпентер. — напомнил Кронгауз.
— Да, да! Я читал об этом! — хлопнул себя по лбу Пестеров. — В романе Тихона Семушкина «Алитет уходит в горы».
Кронгауз с грустью подумал, что, похоже, единственным историческим источником тех времен для нынешнего поколения коренных обитателей Чукотки был этот роман советского писателя.
— В нашей группе его внук, которого тоже зовут Роберт Карпентер, — сообщил Майкл Кронгауз.
— Это я, — сказал американец и подал руку Пестерову.
— Аркадий, — назвался Пестеров и оглянулся.
Его долгая беседа с американцами явно привлекала внимание полковника Дудыкина.
— Давайте я познакомлю вас с моим другом, знаменитым улакским косторезом Иваном Кутегиным, — заторопился Пестеров. — Он у нас член Союза художников, лауреат Государственной премии… Можете посмотреть его работы у него дома.
Стоявший наготове Кутегин застенчиво протянул руку.
— Вон там стояла наша яранга. — Кутегин махнул в сторону лагуны. — А тут, — он топнул ногой, — жил Кмоль, его брат Гивэу и вся его семья. Потомки знаменитого шамана Млеткына.
— А куда подевались яранги? — спросил Карпентер.
— Даже и не упомню, — ответил Кутегин, медленно начиная движение по направлению к своему дому, к своей домашней мастерской. — Многие сжигали…
— А вот камни, ведь много камней висело на ярангах, — напомнил Карпентер, проявив удивительную осведомленность в устройстве древнего чукотского жилища. — Камни ведь и не сгорели…
— Это верно, — снова включился в беседу Пестеров, несколько осмелев. Они уже отошли на порядочное расстояние от остальной толпы. — Валуны снесли к Священному камню.
— А где этот Священный камень?
— Пошел на фундамент пекарни, — грустно сообщил Пестеров.
Он помнил этот камень. В один из темных осенних дней, когда бушевал шторм и белые пенные языки черных волн докатывались до крайних, стоящих ближе к морю яранг, мальчика, который еще носил данное при рождении чукотское имя Тынавуквутагин, привел сюда дед. Под полой плаща из моржовых кишок, защищая от мокрого ветра, он нес жертвенное блюдо, черное и сальное, на котором были накрошены куски оленьего белого сала. Дед вскарабкался на гладкий, скользкий камень, удивительно похожий на спину выныривающего гренландского кита, и запел, широко разевая рот навстречу ледяному ветру. Напев и слова тотчас уносило ветром, и мальчик так ничего и не услышал. Наверное, это действо касалось его самого, которому назавтра предстояло идти в первый класс улакской школы.
Впоследствии учитель физики предположил, что Священный камень не что иное, как небесный метеорит с вкраплениями магнитного железа. Он ставил на крутой бок каменной громадины перочинный нож, и тот держался на нем, как приклеенный.
В погожие летние дни, в коротком затишье, когда кончалась охота на весеннего моржа, а до прихода первых китовых стад оставалось еще время, у Священного камня устраивались песенно-танцевальные торжества, и на круг выходил Атык, еще крепкий старик. Он пел громким хриплым голосом, и когда впоследствии Пестеров услышал пение какого-то знаменитого негритянского певца, а потом Владимира Высоцкого, он с удивлением обнаружил, что Атык на много лет опередил их в такой манере исполнения.
После шестидесятых, когда строили новую пекарню, главный строитель Гаврила Попов выкорчевал Священный камень и двумя мощными бульдозерами «Катерпиллер» на стальных тросах поволок в вырытый неглубокий котлован. Сверху навалили валуны, снятые с яранг. Лишь несколько стариков молча и без слез оплакивали это святотатство, а остальные жители Улака, как всегда полупьяные, провожали громкими одобрительными криками последнее путешествие Священного камня. Это было как раз в то время, когда очередной вождь советского народа по имени Никита Хрущев начал новое наступление на церковь.