Он ушел, и Елена стала себя уговаривать, что все случившееся — к лучшему, так как она давно не любит этого человека. Но было горько.
Недели через две Николай позвонил ей на работу, но не посмел прийти домой. Он сказал, что готов вернуться, потому что ошибся. Елена спросила, правда ли, что Верочка отказала ему. Николай сказал, что жизнь, оказывается, куда более сложная штука, чем представляется ее участникам.
Елена засмеялась, она чувствовала превосходство над мужем и попросила его больше не приходить.
— А как же Боря? — спросил Николай. — Ты лишаешь меня права общаться с сыном? Моя мама этого не переживет.
— Как ты банален! — воскликнула Елена. — Ты когда придешь за остальными книгами и бумагами? А то я замыслила ремонт, давно пора!..
С тех пор прошло десять лет. Они жили рядом. Николай вернулся в квартиру своей мамы. Свекровь приходила посидеть с Борей и помочь, если надо, она была рыхлой, равнодушной, но разговорчивой женщиной. Она обсуждала с Еленой планы, как бы выгодно женить Николая, не понимая, что Елене эти разговоры неприятны. С Николаем они виделись часто, несколько раз на неделе — ведь городок Веревкин невелик, а главная улица, Советская, по которой все ходят, пересекает его, деля пополам.
Два дня после поездки в Тулу Елена провела в таком глубоком упадке сил, в таком нежелании мыслить и двигаться, что даже не подходила к телефону, хотя ей звонили из школы, да и приятельницы беспокоились, не случилось ли чего плохого с Борей.
На третий день Елена пошла к Николаю.
Он был в одиночестве — все разъехались по отпускам, тем более что платить им было нечем. Даже верной лаборантки не осталось.
Николай оторвался от микроскопа. Он был согнутым, но гибким и, если нужно, вытягивался в струнку. Волосы отросли с весны вдвое и делали его похожим на папуасского вождя — хотелось в эту туго заверченную массу волос сунуть гребень и бедренную кость козленка.
Он узнал Елену по легкой, музыкальной, как кастаньеты, походке и спросил:
— Ты не помнишь, куда я завалил очки? С утра ищу.
— Не лги, мой ангел, — ответила Елена. — Они у тебя в верхнем кармане.
— Садись, — сказал Николай. — Чаю все равно нет.
Елена могла бы ответить достойно, но придумывать остроумный ответ не хотелось.
— Борис попал в больницу, — сказала она.
— Знаю. Мама говорила, — признался Николай. — Я обязательно к нему съезжу. Только вот с деньгами полный зарез. Ему нужны фрукты?
— Ты хоть знаешь, чем он болен? — спросила Елена.
— Да, кстати… — Тут Николай смутился. Запустил пальцы в волосы и стал искать в них козлиную кость. Неловко отцу быть столь нелюбопытным.
— У Бори гепатит, — сообщила Елена голосом прокурора. — Но не в этом дело.
И рассказала о наркомании.
Николай елозил на стуле, словно ждал обвинений: «Как ты мог так игнорировать собственного ребенка, как ты мог упустить его?» Но Елена вдруг заплакала, что ей было не свойственно. Николай впервые увидел, что бывшая жена плачет. Он подумал, какая красивая женщина Елена. Она склонила голову, а волосы у нее темно-медного цвета и даже на шее веснушки. И почему она так коротко стрижется? Разве физкультурнице положено носить мальчиковую прическу? Все годы, пока они жили вместе, Николай мечтал о том, чтобы у Лены отросли пышные медные волосы, чтобы можно было гладить их и нюхать. Может, поэтому Николай, обретя одиночество, отпустил такую гриву.
Николай преодолел острое желание обнять Елену и утешить ее поцелуями, потому что понимал — сейчас она все это поймет неверно и решит, что он совсем уж бессердечный сексуальный маньяк.
— Наркомания и гепатит тесно связаны, — сказал он. — Мне приходилось об этом читать.
— Где?
— В газете, где же еще?
— И что же ты предлагаешь?
— А разве я должен что-то предлагать?
— Не могу же я одна с этим справиться.
— Возможно, это не очень серьезно — попробовал и все. С подростками это бывает. Если хочешь, я с ним серьезно поговорю.
Николаю еще ни разу не удавалось серьезно поговорить с Борисом. Борис не считал его настоящим родителем, имеющим право наказывать.
— Узнай, пожалуйста, какие есть от этого лекарства, — попросила Елена.
— У тебя же есть связи среди медиков. Наверняка появились новые средства. Может быть, импортные.
— А ты уверена, что Боренька? — спросил Николай вместо того, чтобы ответить на вопрос.
— Чем ты можешь помочь? — спросила Елена.
За немытым окном лаборатории торчали покосившиеся после урагана тополя.
— Я сам с ним поговорю, — сказал Николай.
— Тебя не пустят. Это инфекционное отделение.
— У меня в области каждый второй врач знакомый.
— Тогда достань лекарства.
— Но их же нет, — разумно сказал Николай. — Наркомания лечится усердием близких, силой воли больного, разумным медицинским уходом, а в медикаментозные средства я, прости, Алена, не верю.
— Коля, у тебя же хорошая голова. Придумай что-нибудь.
— Хорошо, хорошо, завтра я еду в Тулу.
Елена ждала на скамейке в больничном саду. Ехали они раздельно. Николай в Туле ночевал — он остановился у своего институтского друга, чтобы уже с вечера обзванивать знакомых. Елена приехала ранней, набитой народом электричкой.
Николай сразу прошел внутрь, а о Елене не подумал. Она и не обижалась, но страшно хотела хотя бы поглядеть на Борю.
Два парня подозрительного вида стояли за кустами, у анатомички. К ним подошел милиционер. Елена ненавидела их. Она знала, что дозы, которые переходят к охранникам, предназначены и ее мальчику.
Раньше она никогда бы не посмела, да и не позволила себе вмешаться. Но сейчас она защищала сына.
Она поднялась со скамейки и пошла к троице.
При виде приближающейся женщины собеседники прервали разговор. Обернулись к Елене. Как оборачивается стадо гиен, когда посторонний прерывает пир у трупа. Милиционер был туп и грузен, один из курьеров (она называла их для себя по-газетному, курьерами) — просто громила со скошенным подбородком и симметрично скошенным черепом. Третий был куда значительнее, может, даже привлекателен, если бы не рыжие глаза. Злые глаза. Тигриные глаза. А остальное из плохого американского фильма — выправка, плечи, обтянутые футболкой, чтобы окружающие бабы могли полюбоваться мышцами, узкие бедра, обтянутые джинсами. Наверное, голубой, подумала Елена.
— Ты чего? — спросил мент.
— У меня там лежит мальчик, — сказала Елена. Она не хотела ничего говорить, даже подходить к ним, разумеется, не хотела. Но все происходило помимо ее желания. Нервы разыгрались.
— Ну и лежит, — сказал мент.
— Он наркоман, — сказала Елена. — И я знаю, что туда приносят наркотики. И если вы с этим связаны, то должны понять, насколько это бесчеловечно.
— И что? — спросил милиционер. — Что?
— Я надеюсь, что вы к этому не причастны. Но если это не так…
— Гражданка, шли бы вы отсюда, — сказал милиционер.
— Психованная, — сказал Скошенный подбородок.
— В конце концов, должна же быть на вас управа, — сказала Елена. — Не может быть, чтобы вас не запретили.
Тигриный глаз чуть сощурился. Был он опасен. Но не рычал и кинуться не собирался. Пока.
Елена почувствовала свою беззащитность. Никого близко, будешь кричать — никто не обратит внимания. Теперь многие кричат вслух.
Мент присвистнул и пошел прочь, размахивая дубинкой.
— Что здесь происходит? — Николай окликнул издали, почуяв неладное.
Елена кинула на него взгляд, а когда обернулась вновь к тигроглазому бандиту, тот уже уходил. Он шел впереди, спина у него была прямая, как у балетного мальчика, Скошенный подбородок ковылял сзади, он был так широк, что скрывал товарища.
— Что они говорили? — спросил Николай. — Ты зачем к ним подошла? Или они к тебе подошли?