Пролог
Цзиньлян. Манчжурия.
Футундант города Цзиньлян провинции Хайлуцзян прохаживался по своим покоям, равномерно перебирая тисовые четки. Движения эти были машинальны, он делал так всегда, когда о чем-то настойчиво думал. Проблема, которую он сейчас решал, состояла в том, что ему надлежало либо проявить настойчивость и продолжать стучаться в запертые перед ним ворота Запретного Города и быть казненным за непочтительность, бесцеремонность и грубую назойливость. Либо предпринять что-то самому и быть казненным за самовольство, нерадивость, а то и вовсе за измену. Но если исход в обоих случаях был один, то не лучше ли сложить голову добросовестно выполнив свой долг? Ведь даже если Запретный город и снизойдет к каждодневно присылаемым им прошениям, это не означало, что все сладилось к удаче. Футунданту было известно, что в соседних городах, которых коснулась эпидемия, люди продолжали умирать, несмотря на лекарства и целителей, присылаемых Пекином.
Футундант происходил из знатной, но вконец обедневшей семьи. В нынешнее время такое случалось повсеместно. Стать футундантом ему помог будущий тесть, выкупив долговые бумаги его семьи и, предложив юноше жениться на своей дочери. Однако зять понимал, что стоит за щедростью тестя. За месяц до этого Император Поднебесной пожаловал шурину, избалованному разгульному молодцу, губернаторский пост манчжурского городка на краю империи. Тесть посчитал подобное назначение опалой и результатом интриг своих недругов. При дворе назначение в захолустный приграничный город считалось ссылкой, отлучением от двора, проявлением немилости. Оттого и свадьбу сыграли поспешно, тесть вложил в нее немало средств. Новобрачная с первых же дней, кичась перед мужем и его матерью, не уставала напоминать, что это по ее прихоти отец так скоро отыграл их свадьбу, намекая, что именно ей муж и свекровь обязаны тем, что больше не прозябают в унизительной бедности.
Но он уже научился правильно относиться к словам этой женщины – истинной дочери своего отца, сановного господина Ли вежливого и обходительного на словах, но лживого и лицемерного в действительности. Футунданту бло известно, что эта женщина отравила его наложницу, юную простую девушку, которую он приблизил к себе. Только что он мог сделать с этой злопамятной женщиной, способной на низкие отвратительные поступки. Футундант остановился у стола покрытой длинной скатертью с золоченой бахромой, где на серебряном подносе лежали раскрытые донесения из Морганьской, Бутехской и Ханьгинской футунданств. В них от него требовали остановить эпидемию, перекладывая тем вину за распространения чумного мора на него и сетуя, что у них самих нет ни сил, ни возможности, ни средств противостоять черной смерти. Когда слуга внес лампу под шелковым абажуром, футундант даже не повернулся в его сторону. Он еще не принял решения. В комнате давно стемнело, и тусклая лампа делу не помогала, но так даже было лучше.
Как бы ни повернулась для него эта ситуация, утешало то, что он выполнил свой сыновний долг и матушке больше не придется выживать в голодной бедности, но спохватившись заставил свои мысли вернуться к насущному, а именно к соседним футунданствам, вежливо отказавших ему в помощи, но требующих от него остановить мор.
Гонцы, посланные им другие, более отдаленные, в соседние губернии, так и не вернулись, кроме одного. По словам этого гонца, дезертировавшие не хотели погибать в зараженном городе. Однако ему донесли, что до этого, его жена заплатила каждому из них, чтобы не возвращались, какой бы ответ они не везли обратно. Знал он и то, что эта женщина писала отцу, чтобы препятствовал отправке в Цзиньлян обоза с лекарствами и лекарями и отец сделал все, о чем просила его дочь. Конечно, футундант пришел в гнев, пока не сообразил, что это была месть лично ему. Только он и до этого предательства ничего не мог поделать с собой, не мог переступить через себя. После того, что натворила эта женщина, не мог не то, что приблизиться к ней, даже взглянуть на нее. Не в силах он был испытывать и то сочувствие, что ощущал поначалу, как и простить гибель наложницы не мог. При воспоминании об этой несчастной девочке, у него сжималось сердце.
Как радовалась она достатку и роскоши, в которые вдруг попала. Как доверчива была и с какой благодарностью тянулась к нему, что сердце его начало было согреваться. До самой смерти ему сторониться жены, но и наложницы он больше не примет. Теперь у него парчовые одежды с вышитым на них знаком чиновника высшего ранга, атласная шапочка с красным бархатным верхом и павлиньим пером. Он достиг того о чем не смел мечтать. Но принесли ли ему желанные регалии счастье, кроме исполнения долга и сытой жизни? Он готов платить цену за все это, но только ту, что определит сам, а не эта женщина.