Олдборн объявил, что планирует предать своего бывшего секретаря суду. Однако суды не функционировали, и народ решил не ждать, когда они вновь откроются. Толпа пришла в ньюгейтскую тюрьму, ворвалась в камеру Генри и вытащила его на улицу. Думаю, они намеревались посадить Генри в клетку, но до этого дело не дошло. Все закончилось к тому времени, как толпа добралась до Чипсайда. Я слышал, что некоторые люди сохранили сувениры с того дня, чтобы положить их в медальоны, как талисманы, охраняющие от чумы.
В следующий четверг в Блэкторн прибыл курьер и вызвал меня в ратушу. Я ещё ходил с забинтованным плечом и рукой на перевязи, и всё тело немилосердно болело.
Магистрат Олдборн провёл меня в свой кабинет и сел напротив, за стол, где лежали вскрытые письма.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Думаю, мне удастся сохранить руку, – сказал я. – Вы вернули деньги, которые украл Генри?
– По большей части. Некоторые монеты разлетелись по всему городу, когда взорвался склад. Ходят слухи, что люди иногда находят гинеи прямо посреди улицы. – Олдборн скупо улыбнулся. – Это не единственные хорошие новости.
Он вытащил из ящика стола бумагу и протянул её мне. Это был последний список смертей, напечатанный лишь сегодня утром. Меня интересовала только одна строчка.
Итак, 6544 умерших от чумы на этой неделе. По-прежнему жуткое число. И по-прежнему количество смертей явно преуменьшено. Тем не менее…
– За эту неделю смертей было меньше, – сказал я.
Олдборн кивнул.
– Болезнь пошла на спад.
Впервые за несколько месяцев я ощутил надежду. Впереди ждали тяжёлые дни – тяжёлые месяцы, если сказать точнее, – но наши молитвы наконец были услышаны. Город выживет.
Несколько минут мы с магистратом просто сидели молча. Никто из нас не хотел вспоминать, зачем я здесь. Потом он вздохнул и заговорил, обведя жестом письма на столе.
– Они обманули нас всех.
– Что это? – спросил я.
– В июне, – сказал Олдборн, – Джонатан Уиллс, мой старый секретарь и давний друг, умер от чумы. Или так мы думали. Теперь я понимаю, что его, вероятно, тоже отравили, поскольку в тот же день ко мне явился Генри. Он сидел в этом кресле и предлагал свою помощь. Он принёс вот это. – Олдборн кивнул на письма на столе. – Самые безупречные рекомендации, подтверждающие его личность и профессиональные навыки. Всё подделано, разумеется. А я даже не удосужился проверить.
– Генри рассчитывал, что вы будете в отчаянии, – сказал я.
– И не ошибся. В тот момент я решил, что этого человека мне сам Бог послал. И мы дорого заплатили за мою глупость. Я потерял даже собственную дочь.
Он опустил голову.
– Мы не можем вернуть мёртвых к жизни. Но мы спасли большую часть денег. Это тебе.
Он положил передо мной на стол кожаный мешочек.
– Что это? – спросил я.
– Твоя награда, – сказал он. – За помощь городу. Тридцать гиней – пять процентов возвращённых средств.
– Тридцать… гиней?
Я уставился на кошель. Взял его, держал, чувствуя, как он оттягивает мне руку. Тридцать гиней. Я мог бы жить, не зная горя. Несколько лет.
Я положил мешочек обратно на стол.
– М-м… Я не могу это принять.
Олдборн приподнял брови.
– Почему же?
Мне стало нехорошо.
– Это… Я бы хотел. Но это кровавые деньги.
– Я обговорил всё с лорд-мэром. Он тоже хочет наградить тебя.
– Не важно, – сказал я, ощущая, как сжимается грудь. – Эти деньги украли. А теперь вы хотите отдать часть мне. Они должны служить городу. Я не могу их принять.
Что подумал бы обо мне мастер Бенедикт, если бы я забрал гинеи себе?..
Магистрат Олдборн растерялся.
– Что ж… Может быть, тебе нужно что-то другое?
Неожиданно ответ пришёл сам собой.
– Да, – ответил я.
Олдборн, казалось, ещё больше изумился:
– И это всё?
Я покачал головой.
– Ваши люди нашли тело доктора Парретта?
– Да.
– Тогда я хочу, чтобы его отпели в соборе Святого Павла. И похоронили на кладбище Банхилл-Филдз рядом с женой и сыном.
– Это невозможно, – сказал Олдборн. – Панихида – да. Но правила запрещают хоронить чумных где-нибудь, кроме специальных ям.
– Я знаю, что говорится в правилах. Это не имеет значения.