Лет десять назад, как раз на этом месте, возле колодца, несколько соседских мальчишек били его толпой. Такое случалось с ним часто – Хану был на голову ниже сверстников, заикался, а вместо того, чтобы участвовать в их играх, всеми силами их избегал. Впрочем, это получалось не всегда – вот как в тот раз, когда он, можно сказать, был не только полноправным участником забавы, но и главной ее составляющей. Пятеро мальчишек, окружив его, пинали Хану от одного к другому, не давая упасть. Кажется, это было наказание за то, что он назвал одного из них засранцем. Причины на это были: во-первых, пацан отобрал у него кусок пирога с яблоками, который мать Хану приготовила по случаю какого-то праздника, а во-вторых, в пятилетнем возрасте наложил в штаны, о чем ему иногда напоминали. Как оказалось, Хану такого морального права не имел, что ему сейчас доступно объясняли компанией.
Не выдержав, он все-таки свалился наземь, в холодную весеннюю слякоть. Лежать в грязи было унизительно, но безопасно – бить лежачего у мальчишек считалось зазорным. Но закончить развлечение так просто было бы скучно. Тот самый засранец, глядя на него, будто решил вдруг оказать милость, заявил:
– Проси прощения!
Хану смолчал – не из гордости, а потому что знал, что мальчишки придумают потом что-нибудь еще. Один из пацанов, видимо, решив, что по такому случаю можно и дворовые правила нарушить, легонько пнул его по ребрам.
– Извиняйся, ну!
Решив, что его сейчас быстренько запинают всей толпой, Хану заставил себя выдавить:
– П-прости…
– Не слышу!
– Прости! – повторил он громче, изо всех сил сдерживая злые слезы.
Пнувший его мальчишка посчитал это недостаточным – до ужина было далеко, а заняться детворе в такую погоду было совершенно нечем.
– Пусть башмак целует, – предложил он.
Это предложение все радостно поддержали. Все, кроме Хану, конечно – башмак засранца был иронично измазан в навозе и совсем не вызывал нежных чувств.
– Целуй давай! – поторопил его засранец. Он, как видно, уже начинал злиться.
Хану упрямо молчал, не двигаясь и разглядывая лужу, отражавшееся в ней солнце и пресловутый башмак. Надежды на то, что кто-нибудь поможет, не было – Роно, временами заступавшийся за брата, как раз уехал с матерью в город на рынок, а взрослые предпочитали не вмешиваться в игры ребятни. Засранец, не дождавшись положенного извинения, наступил Хану на руку.
– Целуй башмак, тогда отпущу! – пообещал он, для убедительности повернув ногу и едва не переломав этим Хану пальцы.
Возможно, надо было держаться до конца, вызвать такой стойкостью всеобщее уважение и прекратить вечные побои. Возможно, надо было стукнуть кого-нибудь из мальчишек, или сказать что-то, от чего все бы остыли и разом разошлись по домам. Но Хану уже тогда был и трусом, и слабаком. Поэтому он выдавил:
– Л-ладно…
Убрав ногу с его кисти, засранец любезно подставил башмак ближе. Хану, зажмурившись, чтобы было не так противно и унизительно, быстро коснулся губами грязной поверхности, вызвав этим взрыв смеха.
– И правда это сделал!
– Вот придурок!
– А я думал, уж на это-то даже он не способен!
Мальчишки ушли, весело обсуждая его поступок. А Хану остался валяться в грязи, нянчить больную руку и обдумывать месть.
Впрочем, обдумывать было особо нечего. План, пусть и простенький, был у него давно – Хану просто никак не решался воплотить его в жизнь. Но солнечным весенним днем, лежа в луже, он все-таки решил не ждать больше удобного момента.
Во дворе засранца на привязи жила собака – здоровенный лохматый пес, чья матушка согрешила как-то с настоящим породистым волкодавом. Пса засранец очень любил, холил, лелеял, а по вечерам подолгу гладил его, сидя возле будки. Вечером же, по-тихому взяв топор для колки дров, Хану отправился во двор к засранцу, выполнять свой коварный план.
Мальчишка как раз гладил питомца, выискивая у него за ухом клещей. Хану подошел тихо, держа топор за спиной. Засранец заметил его не сразу – только когда пес повернулся в сторону чужака.
– Чего приперся? – удивился засранец.
– П-подойди, – попросил Хану, сжимая топорище мокрыми от страха ладонями. – Разг-говор есть.
– А так сказать нельзя?
– М-меня собака т-твоя покусает, – нашелся Хану.