В это засранец поверил легко – впрочем, частично Хану говорил правду. Подойдя, мальчишка встал, скрестив руки, и повелительно кивнул:
– Говори давай.
Хану покосился на собаку. Стояли они достаточно далеко, чтобы веревка не позволила псу дотянуться. Несколько секунд Хану мялся – сейчас, перед лицом опасности и засранца, он уже думал, что произошедшее днем было не так уж страшно, и он вполне может потерпеть еще.
– Чего молчишь, придурок? Без тебя дела есть.
– Д-д-да, с-сейчас…
Напомнив себе для смелости вид и вкус засранецкого башмака, Хану вытащил топор из-за спины и, не размахиваясь, засадил его мальчишке в колено. Засранец взвыл; собака залаяла; Хану рванул со двора, не дожидаясь, пока выйдут взрослые.
Но его, конечно, нашли потом. Засранец рассказал все родителям, родители засранца рассказали все отцу Хану, попутно требуя самого сурового наказания, а отец от души выпорол провинившегося сына – за неумение решать споры кулаками, а не оружием, и потерянный топор. Чтобы закрепить воспитательный эффект, ужина ему не дали, а заодно лишили еды и на весь следующий день. Сбежав ночью за край деревни, Хану спрятался в зарослях прошлогодней полыни и все-таки разревелся там.
Он бы, наверное, просидел так всю ночь, но его нашла Йола, улизнувшая тайком из дома. Глядя, как брат торопливо вытирает грязными руками слезы и сопли и пытается сделать суровый и мужественный вид, она протянула ему завернутый в тряпицу кусок пирога.
– На. Я с обеда сберегла, только кусочек откусить успела.
И плохо, конечно, старшему объедать шестилетку-сестру, но Хану с обеда же ничего не ел, поэтому вцепился в этот пирог и быстро умял его, давясь яблоками, слезами и благодарностью.
Темные пятна облаков неслись по небу, заслоняли звезды и некоторые из лун. Ночь выдалась холодной, но, спрятав гримуар, Хану упрямо сидел и ковырял землю подобранной палочкой. Знакомые шаги он услышал сразу. Из дома, растерянно оглядываясь по сторонам, вышла Эскер. Хану махнул ей рукой, привлекая внимание.
– Эй!
Увидев его, девушка с облегчением выдохнула и ускорила шаг.
– Амулеты не действуют? – спросил Хану, не поднимая головы, когда она подошла и остановилась рядом.
– Что? Нет… – запнулась принцесса. – Вроде бы, действуют.
– А что тогда? – в ответ на ее удивленный взгляд он пояснил: – Зачем ты меня искала?
Быстро отведя взгляд, принцесса дернула щекой, изображая усмешку.
– Я подумала, что ты ушел, – неохотно призналась она.
Подняв голову, Хану недоуменно уточнил:
– Куда?
Девушка пожала плечами.
– Не знаю. Куда-нибудь далеко.
Хану удивленно хмыкнул в ответ. То, что принцесса может переживать из-за его отсутствия, ему не приходило в голову.
– Нет. Просто успокоиться вышел.
– Вот как…
Обернувшись – вокруг по-прежнему стояла тишина, нарушаемая только шорохом ветра, отдаленным ржанием оставленной за деревней лошади и кашлем в ближайших домах – принцесса села на краю колодца. Хану по-прежнему не глядел в ее сторону, упорно ковыряя землю искромсанной уже соломинкой – смотреть девушке в глаза было стыдно, как и разговаривать с ней. Эскер вздохнула, и, запрокинув голову к небу, уставилась на быстрые черные облака. Одно из них, самое большое, закрыло две луны и тускло светилось по краям.
– Мне очень жаль, что с твоей семьей случилось такое, – тихо произнесла она.
Хану покосился на нее, не выпуская истерзанную палочку из рук. Девушка кусала губы, мучительно пытаясь подобрать слова.
– То, что сказал твой брат… Я думаю… Ты поступил правильно и благородно, когда помог Фарье, и…
– Да брось, – прервал ее Хану. Эскер замолчала, глядя на него напряженно и с сочувствием. – Я эти амулеты кому угодно готов был отдать, лишь бы не Тарему.
Девушка промолчала. Поднявшись с каменного края, она осторожно села на землю рядом, поджав под себя ноги.
– Он же твой брат, – пробормотала она. – Наверняка он не думает так на самом деле, просто… просто испугался.
Палочка с сухим треском переломилась пополам. Хану досадливо отбросил обломки в сторону.
– Еще как думает, – буркнул он. Помолчав, он все-таки решился рассказать: – Мне лет пять было. Зима была, я за Роно на рыбалку увязались, и там под лед провалился. Роно меня вытащить успел, но я потом с лихорадкой слег. Мать меня выходить пыталась, а отец… – Хану сглотнул и криво улыбнулся, – отец ей все говорил, что, мол, стараешься, все равно помрет, так лучше поскорей, чтоб еду не тратить.
Закончив, он перевел взгляд на Эскер. Она молчала, прикусив побелевшую губу. Хану судорожно втянул в себя холодный воздух и зачем-то заговорил снова: