Обе овцы вдруг развернулись и кинулись туда, откуда только что прибежали. Стуча ловкими, узкими копытцами, они промчались мимо собак. Надоеда не отставал — его зубы щелкали возле самых овечьих хвостов. Краем глаза он заметил человека внизу — на этом же берегу озера, под отвесным обрывом. Сдвинув шляпу со лба, человек размахивал длинным посохом и что-то кричал, без сомнения, подбадривая своих новых помощников. Сделав еще одно усилие, Надоеда цапнул-таки отставшую овцу за ногу прямо над скакательным суставом и успел ощутить вкус крови, но тут овца лягнула его копытом, угодив прямо в морду. Надоеда ошеломленно остановился, сел и тяжело задышал, высунув язык.
— Эй! Какого рожна вы тут делаете? В игрушки играетесь? Или вконец спятили оба?
Фокстерьер поднял голову. Прямо над ним на торфяной насыпи стояла одна из черно-белых овчарок. Ее глаза горели яростью и недоумением, и от нее исходил запах, полный невообразимого гнева.
Надоеда ответил, чувствуя себя совершенно сбитым с толку:
— Не сердись, пожалуйста, мы ничего такого… мы ничего плохого не хотели… Нам, понимаешь, нужен хозяин. Мы пока бродячие… вот и решили присоединиться…
Рауф подошел к нему и молча выжидал, что будет дальше.
— Нет, вы точно с ума спрыгнули, — сказала черно-белая. — Это ж надо, гонять овец вверх-вниз по склону, гавкая и кусаясь! Вы вообще с какой фермы, ребята? Хозяин ваш где? Ты, чучело, нашу овечку покусал, у нее кровь идет! Да я за это тебя…
Ошеломленная овчарка от возмущения просто не находила слов. Она источала такой гнев, что Надоеда напрочь потерял способность соображать — точно от близкого раската грома или запаха суки в пору течки. Азарт погони, уверенность в дружелюбии человека у озера, надежда обрести дом — все исчезло, когда он оказался (столь же внезапно, как давеча Рауф перед озером Лоу-Уотер) перед недоумевающей и негодующей овчаркой. Разговорам и спорам больше не было места. Все происходило точно в дурном сне. Что бы они с Рауфом, действуя из самых лучших побуждений, ни натворили, это, судя по всему, было много хуже, чем наблевать на ковер или цапнуть ребенка. Весь мир положительно ополчился на двоих беглецов, и разгневанная овчарка была всего лишь его острым оружием.
Надоеда лег и лежал неподвижно, позволив черно-белой собаке подойти и обнюхать себя.
— Простите, — покаянно сказал он. — Видите ли… мы правда не хотели… мы не…
— А ну отвяжись! — свирепо зарычал Рауф, обращаясь к овчарке. — Не тронь его, говорю! Не у себя во дворе!
— Не у себя, говоришь? А чьи же это тогда, спрашивается, холмы? Слышь, Лентяй! — обернулся он к подбежавшему товарищу. — Этот чудак говорит, что тут место не наше!
— Во оборзел! — ощетинился Лентяй. Надоеде он показался настоящим задирой, вечно искавшим случая подраться. — Они-то тут что забыли?
— Полегче на поворотах, приятель! — Рауф поднялся, показывая клыки. Из всех четверых он был самым крупным. — Вы-то что тут делаете, если уж на то пошло?
— Овец сгоняем, дурья твоя башка! Они разбегаются, а мы их отыскиваем и собираем! И тут вдруг откуда-то приносит двоих идиотов, которые сводят на нет добрый час нашей работы…
— A-а, это, видать, туристы безмозглые виноваты, — сообразил первый пес. — Ты! Который с нашлепкой на башке! Где, спрашиваю, твой хозяин? На вершине холма? Вы с этим черным балбесом, небось, погулять удрали без разрешения?
— У нас нету хозяина, — смиренно ответил фокстерьер. — Мы хотели познакомиться с вашим. Мы ничего плохого…
— Он вас для начала свинцом нашпигует, — сказал Лентяй и быстрым движением схватил мотылька, взвившегося из травы. — Это я вам обещаю!
— У него ружья нет, — заметил Надоеда.
— Представь себе, есть, — ответил первый пес. — Если будешь тут околачиваться, скоро сам убедишься. Помнишь, Лентяй, как прошлым летом хозяин застрелил негодную шавку, гонявшуюся за овцами?
— Точно, было дело… — Лентяй хотел было предаться приятным воспоминаниям, но тут снизу, из-под обрыва, донеслись вопли потерявшего терпение пастуха:
— Дон, лежать! Дон, лежать! Лентяй, ко мне! Лентяй, ко мне! Ко мне!..
— Просто катитесь подальше отсюда, вот и все, — сказал второй пес. — Подальше и побыстрей!
И он умчался исполнять дальнейшие приказания пастуха. Первый пес, Дон, напряженно замер в траве, вывалив наружу язык и вытянув передние лапы. Ни Надоеду, ни Рауфа он больше не удостаивал ни малейшим вниманием.
— Дон, вперед! Дон, вперед! — внезапно долетело снизу, и пес, мгновенно вскочив, гавкнул и черно-белой стрелой унесся по склону, чтобы, забежав сверху, развернуть в нужном направлении двух овец, которых гнал Лентяй.