Чумовая дамочка
Татьяна Полякова
– Ну, счастливо тебе, – по-дурацки ухмыляясь, напутствовал меня охранник.
– И тебе того же, – ответила я, не оборачиваясь, сделала четыре шага и оказалась на воле. Ворота за моей спиной со скрежетом закрылись, а я зажмурилась. День был ослепительно солнечным, я торопливо расстегнула куртку и немного постояла, пялясь в голубое небо.
Сегодня тринадцатое мая, день, которого я ждала пять лет. Я торопливо отошла подальше от металлических ворот и огляделась. Пес, лежащий в пыли у забора напротив, поднял голову, лениво щурясь, хотел было тявкнуть, но передумал, уронил морду на лапы и опять задремал.
– Привет, – сказала я ему и засмеялась. Само собой, ничего смешного поблизости не наблюдалось, смешок вышел нервный, а я сама продолжала в волнении озираться, перебрасывая сумку из одной руки в другую, с удивлением отметив, как дрожат руки, на глаза наворачиваются слезы и сердце колотится в горле. Не хватает только опуститься на колени и целовать землю. Впрочем, заниматься такими вещами я бы не рекомендовала: несмотря на отличную погодку, грязь здесь была непролазная.
Закинув сумку на плечо, я пошла вдоль забора в сторону поселка. До него было с полкилометра, единственная пятиэтажка хорошо видна отсюда, вокруг россыпь частных домишек, штук сто, не больше. Я покосилась на забор слева и ускорила шаг. Заборы и люди в форме вызывают у меня прилив отрицательных эмоций, впрочем, так же, как и бабы в телогрейках. Телогрейка, платочек… Я почувствовала головокружение, посмотрела на небо, перевела взгляд на свои ноги в кроссовках и усмехнулась. Все атрибуты лагерной жизни остались в прошлом, теперь они будут являться мне только в страшных снах.
За спиной послышался шум мотора, я машинально обернулась. Старенький «Запорожец», обогнав меня, направился в сторону поселка, а я вздохнула, хотя вздыхать-то и не следовало. Меня никто не встречал, и я этому не удивлялась. Все правильно. Я даже рада, что в первые свои минуты на свободе я одна.
Войдя в поселок, я спросила у тетки, торговавшей семечками возле магазина, где гостиница. Оказалось, в трех шагах, что неудивительно: в этой богом забытой дыре все в трех шагах друг от друга. Гостиница была больше похожа на барак. Длинное бревенчатое сооружение в один этаж с латаной-перелатаной крышей. Высокое деревянное крыльцо выглядело так, точно в любой момент готово было развалиться. Поднимаясь на него, я невольно улыбнулась: каждая из пяти ступенек скрипела по-своему. Дверь в гостиницу по причине хорошей погоды была распахнута настежь.
Я вошла. На столе в чернильных пятнах, которому было по меньшей мере лет тридцать, стояла табличка «Администратор», но такового в наличие не оказалось. Две чашки и крошки на столе указывали на недавнее чаепитие, так что шанс застать администратора все-таки был.
– Есть кто живой? – рявкнула я, постояла, прислушиваясь, и вышла на крыльцо, оставив дверь открытой. Находиться в мрачной комнате с зарешеченным окном, когда на улице светит солнце, мне совершенно не хотелось.
Ждала я минут десять. Из-за угла выскочила собака и бросилась через дорогу, потом с громким кудахтаньем выпорхнули две курицы, а вслед за ними появилась толстая баба лет пятидесяти. Она размахивала руками и кричала:
– Кыш…
Заметив меня, нахмурилась, торопливо оглядела с ног до головы и крикнула, хотя находилась метрах в пяти от крыльца:
– Вы ко мне?
– А вы администратор?
– Администратор, – с трудом поднимаясь по ступенькам, пробормотала она. – Замучили, проклятые. Хотела цветы посадить, вскопала палисадник, а там в изгороди одни дыры, то собака спит, то куры копошатся. Разве что вырастет? Никакой культуры. На свидание приехали? – спросила она без перехода.
– Я сестру ищу, – усмехнувшись, ответила я. – Носова Нина Константиновна. У вас не останавливалась?
– А как же… Вчера приехала. А с утра в район на рынок отправилась, автобус в два будет.
– Ясно, – кивнула я. – А передать ничего не просила?
– Нет. Да приедет скоро, говорю, автобус в два…
– Можно я сумку оставлю?
– Конечно. Вон в угол поставьте.
Я бросила сумку в угол, улыбнулась, сказала: «Спасибо» – и направилась к двери, машинально отметив: «Всего труднее улыбаться».
В магазине купила бутылку минералки и зашагала по центральной улице поселка. Через десять минут поселок остался позади, слева автобусная остановка, дорога в рытвинах и ухабах вела в райцентр. Пройдя с полкилометра, я свернула в сторону от дороги и вскоре лежала под высокими деревьями, раскинув руки и наблюдая за плывущими облаками сквозь ветви деревьев. Я улыбалась и, кажется, была совершенно счастлива. Одиночество такое восхитительное ощущение…
На солнце меня разморило, и я задремала, а открыв глаза, сразу же посмотрела на часы: пятнадцать минут четвертого. Нинка должна уже вернуться…
Нинка в компании администраторши сидела на крыльце. Завидев меня, поднялась и сделала несколько шагов навстречу, потом, точно опомнившись, заревела и начала причитать:
– Лиечка, сестренка моя…
– Чего это тебя разбирает? – удивилась я, Нинка кашлянула и замолчала. Мы неловко обнялись и поцеловались. Тетка, наблюдавшая за нами минуту назад с умилением, теперь насторожилась, мне ее разочарование понятно: особо трогательной сцены не получилось.
– Пойдем, – заволновалась Нинка и добавила, оборачиваясь к администратору: – Посидим в комнате, неловко тут на людях…
– Идите, идите, – с готовностью поддакнула тетка, а я усмехнулась: ни одной живой души по соседству не наблюдалось. Я подхватила сумку, и мы зашагали в конец коридора.
– Вчера приехала, – принялась объяснять Нинка. – Одна во всей гостинице ночевала, вот страх-то… Хорошо, дежурная добрая, часов до двенадцати с ней сидели, чай пили… Хорошие здесь люди.
– Это точно, – согласилась я, а Нинка посмотрела на меня испуганно.
– Я в район ездила, на рынок. Орехи здесь копейки стоят, взяла пять килограмм, Юлечке. У нас разве укупишь?
Мы вошли в номер: большая комната с одним окном, шесть кроватей с левой стороны и шесть с правой. Душ отсутствует, туалет во дворе. Я вздохнула и села на стул возле стены, стул жалко скрипнул.
– Поешь чего-нибудь? – предложила Нина. – У меня бутерброды есть.
– Не надо, – отмахнулась я. – Обедала…