— Рыжая такая, с родинкой над губой, — уточнил маг.
— Ага, ага, — закивала головой бабка и тут же хитро прищурилась. — А на что она тебе, эта рыжая?
— Другу моему понравилась, вот познакомить их хочу, — ляпнул Тиллирет первое, что пришло в голову. — Значит, съехала? Жаль.
И Бродяга поспешил сбежать, пока бабка не приступила к дальнейшим расспросам.
Я в полуобморочном состоянии распластался на спине горбатого чудовища и жалобно поскуливал.
После столь неудачной попытки встретиться со странной ведьмой, заколдовавшей черноклокого, белошерстый буквально пинками загнал нас в портал, ведущий в очень жаркое и солнечное место, которое, по словам хозяина, называется "пустыня". Там мы умудрились в последнюю минуту поймать за хвост стаю таких вот горбатых зверей, хозяин наскоро договорился, что нас куда-то повезут, и смело уселся на одного из этих страшилищ. Черноклокий последовал его примеру, а я честно потрусил по песку. Минут двадцать я еще пробежал, потом подушечки лап загорелись нестерпимым огнем, словно я нечаянно наступил на раскаленные угли. Потерпев еще пару шагов, я не выдержал и уселся посмотреть, что случилось с моими конечностями. И дико взвыл, когда не слишком мохнатые, но самые драгоценные части моего тела соприкоснулись с горячим песком.
К чести белошерстого, он сразу прибежал ко мне на помощь. Осмотрел обожженные места, чего-то наколдовал и договорился с караванщиками о том, что дальше я поеду верхом. После чего, не слушая моих тихих и робких возражений, затащил меня на верблюда. И вот теперь я постигал премудрость верховой езды, судорожно вцепившись лапами в тюки. Кое-где мои когти уже оставили парочку заметных дырок, но да это не мои проблемы, а хозяина. Тем более что в тюках не обнаружилось ничего съедобного или интересного.
Ох, скорее бы уже приехали, тоскливо подумал я, когда верблюд в очередной раз подбросил меня на своей спине. Но если и там, куда мы едем, будет такая же горячая почва, то лапам моим придет полный конец.
Тиллирет уже час хмурил брови и кусал губы, придумывая, что бы такого соврать султану Ингара о причине своего приезда. Хоть маг в свое время и оказал правителю песчаного государства неоценимую услугу, излечив того от тяжелой и, надо признаться, довольно позорной болезни, но все же гарантии на то, что его встретят с распростертыми объятиями, Бродяга дать не мог. И потом, все равно придется что-то сказать, ведь не может же быть так, что старый чародей сорвался с места и отправился в другую страну исключительно от нечего делать. Вот и ломал Тиллирет свою многомудрую голову, придумывая уважительный предлог.
Караванщик, уважаемый седоголовый Ахмар, пообещал, что столицы Ингара, Сагитории, они достигнут к закату четвертого дня. Так что времени для раздумий было предостаточно. К тому же и подумать было много о чем.
В-третьих, что это за странная ведьма неожиданно нарисовалась на горизонте и чего она добивается?
Во-вторых, что затеял Мурдин и зачем ему понадобился Рубин Квашдрихпурты, камень, безусловно, драгоценный, но магически совершенно бесполезный?
И, самое главное, во-первых, как этот трижды проклятый камень похитить, не попавшись при этом храмовникам или доблестной страже султана?
Разумеется, существовало еще очень много промежуточных вопросов, но эти три занимали Тиллирета в первую очередь, как самые актуальные на повестке дня.
С завистью покосившись в сторону мирно дремлющего Пинмарина, Бродяга поерзал на неудобном верблюжьем седле. Поясница тут же отозвалась острой и колкой болью, в очередной раз напомнив магу про его солидный возраст. Это в молодости хорошо спать на земле, скакать по спинам напуганных коней, переплывать водопады и запрыгивать на верхушки гор. А с возрастом начинаешь пересчитывать каждый ухаб на дороге да сбившиеся в комья перья в любимой пуховой перине.
По-старчески покряхтев и как следует растерев больное место, маг вытащил из рюкзака наполовину исписанный лист пергамента и продолжил черкать свои заметки, не обращая ни малейшего внимания на тряску.
"Удивительно то, что, похоже, на чупакабр не действуют никакие иллюзии и мороки. Они видят реальность сквозь все магические ухищрения, и это позволяет им четко знать, с чем именно они имеют дело. С другой стороны, магия на них все же действует, например, тот же магический поводок или сфера. Возможно, все дело в особом строении глаза, ведь не зря же глаза этих зверей такие выпуклые, словно увеличительное стекло, оставшееся лежать на моем рабочем столе в Загребинке.
А в том, что зрение чупакабр сильно отличается от человеческого, сомнений нет. Бес может видеть как очень далеко расположенные предметы, так и очень мелкие. По моей просьбе чупакабра подробно описал мне птицу, летящую так высоко, что я видел только темный силуэт. По его описанию я опознал сапсана, а когда птица соизволила спуститься пониже, убедился в том, что это действительно был он.
Меня расстраивает только одно. Едва речь заходит о его семье, Бес сразу же замыкается и прекращает беседу, хотя про себя он готов говорить часами. Кстати, не забыть бы на досуге записать его рассказ о методах охоты чупакабр.
Впрочем, я надеюсь на то, что эта стена отчуждения рано или поздно рухнет, и тогда я докопаюсь до истины. А пока же я намерен и дальше развивать между нами крепкие дружеские отношения".
К вечеру я понял, что с верблюда сам не слезу. Более того, я не был уверен, что меня сумеют отодрать от тюков даже все караванщики сразу. Лапы уже давно затекли от того, как судорожно я впивался в навьюченную на горбатого монстра поклажу. А еще я ужасно хотел пить, а голова медленно кружилась от обилия солнечных лучей.
Самое ужасное, что белошерстый категорически запретил мне произносить хоть одно слово при караванщиках — то ли побоялся, что те разбегутся от страха, услышав разумную речь из пасти зверя, то ли, наоборот, подумал, что они захотят меня отбить и продать как редкость какому-нибудь зоопарку. И тот, и другой вариант совершенно не устраивал нас обоих, поэтому я пообещал, что буду нем как рыба. В чем сейчас очень и очень сильно раскаивался.
Перед глазами начали роиться подозрительные звездочки. Странно, ведь еще день на улице, какие звезды, откуда?
Звездочки вспыхнули особенно ярко, и наступила блаженная темнота.
Ахмар подъехал поближе к Тиллирету, вырвав тем самым мага из глубин мыслительной деятельности.
— Твоему зверю плохо, — коротко сообщил караванщик и тут же отогнал своего верблюда в сторону.
Бродяга обернулся на чупакабру и с трудом сдержал встревоженный возглас. Зверь обессилено повис на тюках, чудом удерживаясь от падения. Голова его безвольно поникла вниз, а из пасти свисала тоненькая вязкая ниточка слюны.
Тиллирет поспешил на помощь явно потерявшему сознание от солнечного удара чупакабре. Прикоснувшись ладонью к голове своего питомца, маг убедился в поставленном диагнозе — шерсть на ощупь казалась просто раскаленной. Так дело не пойдет, так недолго и уморить бесценную зверушку.
Первым делом маг соорудил Теневой полог над Бесом, отгородив того от безжалостно палящего солнца. Затем пустил в его сторону тонкую струйку холодного воздуха.
Через некоторое время чупакабра открыл мутные глаза и чуть слышно прохрипел:
— Воды!
Маг наколдовал чашку и налил туда воды из своей фляги. Зверь жадно приник к живительной влаге.
Когда вся вода закончилась, чупакабра довольно облизнул посвежевшую морду и спросил:
— Послушай, белошерстый…
— Какой я тебе белошерстый? — возмутился Тиллирет. — Ты что, не можешь меня по имени называть, как все? Меня зовут Тиллирет, если вдруг ты забыл.
— Ладно, — зверь ехидно ощерился. — Послушай, Тилли, тебе не кажется, что на горизонте творится что-то не слишком хорошее для нас?
Маг перевел глаза на линию, соединяющую небо и землю, и вздрогнул. Впереди медленно поднималось желтое марево, постепенно все четче оформляясь в гигантскую волну песка.