Аль не знал он не ведал, что прилетит голубица ненаглядная, аль сокрыли от него сию весточку люди скаредны?
А и что так сердечко бивнем бьётся-колотится, а и что ноженьки-то подгибаются…
– Почтеннейший Пал Фёдорыч!
– Милостивый государь мой Фёдор Терентьевич!
И обнялись-поцеловались други добрые, и засверкали глаза их мудрые-лукавые, на Катю на раскрасавицу свет излили свой ласковый: а и было на что подивиться, да порадоваться, да побожиться! Пуще прежнего расцвела наша Катя пунцовая, пуще прежнего манила своими прелестями, желанная!
А только не подняла она очей потемневших на Фёдора Терентьича: не до него, не до него было нашей девице! И где-то её милок, её соколик ласковый? Одним глазочком повидать – да всё покойнее!
Так и шла, молчалива, неприветлива, лишь под ножки под быстрые и поглядывала. Всё окрасилось для нашей раскрасавицы одним цветом вдруг, а цвет-то какой – серый цвет: цвет-бесцвет.
– Ну-ка, ну-ка, дай-ка я разгляжу тебя при свете дня! – Катя будто ото сна опомнилась: ей-ей, а проморгала девица появление старика-то, проморгал-л-ла-а-а! А старик-то вот уж диковинный: статный весь, белый, громогласный весь… а уж что красив – и не высказать, и в романе-дурмане не выписать! Так роток-то наша Катя и раззявила, так глазёнками-то и захлопала, лапушка! Головёнкой встряхнула: вот не чаяла – экое диво дивное! – да серёжки-то, что у Галины измором взяла, по шейке по лебединой и постукивают, и позвякивают, да поблёскивают блеском своим золотым! – Чудо как хороша! – крикнул старик диковинный. – А глазища-то – пропасти… – и повёл Катерину под руки, что царицу какую! Проходя мимо-около зеркала, Катя и зыркни-загляни в него, в глянцево, удостовериться да увериться, и что за краса ей дадена такая писаная, о коей и сама-то она знать-помышлять не ведает. Глянуть-то глянула, да разглядеть не разглядела: вот ведь загадка!
А старик меж тем расположился в креслах резных – и Катю глазами жжёт своими чёрными, горящими! Так и прожигает, так наскрозь и прожигает! Экой какой!
– В театрах бываешь, девонька? – Катя очи-то и потупила, да на беду и краскою густою залилась: застыдилась, засмущалась голубица! Вот бы скрозь земь сейчас и провалиться – не глядел бы так, не прожигал очами своими угольями!
– Да она нездешняя, – пробасил Косточка-касатик, заступничек Катерины-душеньки, друг ситный!
– Оно и видно! – старик задумчиво. Да примолк-притих, глаз сомкнул. – А ну, встань, красавица, в серёдочке, вот сюда, в свет и встань, прелестница! – А Катя уж истомилась вся, исстрадалась: чует, не ейно то место, неймётся ей! – Хорошо тебе?
– Ох и плохо, дедушко! – выдохнула, да глаза прикрыла ладонями, да головку втянула в плечики. Старик лишь руками развёл: дескать, ничего-то пописать и не попишешь тут!
– А красу свою не расплёскивай! Сохрани красу свою! – так сказал он ей да рукой сухой старческой потрепал по кудрям по шёлковым. Угадал старик, угадал-прознал, что в душе её до поры до времени сокрылося! А уж как угадал, то его секрет, тайна тайная, замысловатая.
Девица наша не успела опомниться – а уж оказалась на свежем на воздухе! Так вдохнула полной грудью девичьей, так рванулось сердечко её радостно, словно вышла она из неволи тягостной, словно держали её клешнями цепкими, да железными, да коварными!
А и что за сон будто чудной какой? И зачем ей всё это надобно? И себя сохранит, и красу свою, коль дана она, краса особельная! Сохранит – чего бы ей то ни стоило! А вот найти-то себя – какую цену да кому заплатить велено?..
– Ну что, актрисой-то будешь? – зашептал горячим шёпотом на Катино ушко́ Косточка.
– Нет, не буду, не буду, никогда!
– Ты любая мне дорога! Моя… любушка… Ты… лучше всех! Ты… краше всех… Катя моя…
– Ах ты глупенький… – и забылась сном, налетевшим вдруг, закружившим вдруг бедовенную нашу головушку… головушку, что положила душенька на худенькое Косточкино плечико: худенькое, да надёжное.
И поезд тряс-качал нашу красавицу – и сны тянулись следом за тем поездом, точно шлейф сказочный, глазу не видимый…
Спи, спи, девица, спи, спи, красная… все сны твои главные впереди ещё носятся…
Долго ли коротко… а кульминации нет как нет! А и где ж кульминация?..
Кульминация, она от лукавого…
– Глянь-ка, к Галине кой-то прилепился! – тётка! И сверлит глазами-буравчиками побледневшую что полотно Галину. А на фотокарточке-то, рядком с Галиной пышнотелою, и впрямь мужичонка какой-никакой промежутком: глазёнки-попрыгунчики, бородёнка вшивенька, клинышком! – Ишь ты, шары-то выпучил, ровнёшенько из-за угла мешком пужанай! Галин, а Галин? – и толкает Галину вбок да Кате глазком и подмигивает! – Гляди, Катерина, то зять наш будущий! – а сама-то хохочет-заливается – силы небесные, спасу нет! – Да уж дюже плюгав, дюже неказист! Глянь-ка, а на голове-то у его волос, что у козе под хвостом, родимые мамушки!