– А на что ей волосья-то? – другая тётка второю. – Ить недаром люди-то добрые сказывают: мол, курчав волос – курчавы и мысли, – да головой эдак покачивает.
– И то правда, сестра… но плюгав… родимые матушки…
– И-и! Выбирает ишшо! Плюгав! Иного-то нет – не сыщется…
– А ну, халды! – баушка Чуриха! И клевать не клюёт! – Ишь, мордуются! Вещуньи проклятущие! Матерь-то позабыли! Матери-то дайте глянуть! – и то-о-олько протянула свою костлявую ручонку сухоньку, чтобы завладеть заветной карточкой, – сейчас Галина, ровно собака цепная, ка-а-ак снимок тот выхватит, да ка-а-ак в комнату кинется – после закрылась на замок и сидит, мышь мышью: не шумит, не дышит! – Она и тады вот так же: закрылась, что волчина, и сидит. Володька Звягинцев пришёл – а она сидит волчиною: что злоехидна, что ягинишна, сгинула! – прошептала себе под нос баушка, ручонкой махнула лишь, да и пригорюнилась, да и опечалилась: и то, обидели старицу ни за что тебе ни про что, изверги рода человеча!
– А ты-то что гогочешь гоготом, хивря оглашенная? – А Кате так вдруг смешно сделалось, девице! – и-их, смешней смешного: у Галины, у ихной-то Галины, – жених!
Ну а тут вскоре и случись-приведись, да такое… ой, мамушки мои, и не в сказке сказать и не пёрышком записать!
– О-ой, силы небесные! – тётка-то в голос заголосила! – О-ой… Галина идёт, а с ей-то рядом… ну энтот… пришибленный… заморышек… что на карточке! Ой-ой-ой! Никак сватать идёт! Гланьша, да Гланьша же, ступай скорей вниз, попридержи его – а то гляди, вырвется! Ой, и что это деется-то, что деется! Катерина, Катерина! – тётка вихрем на кухню, да так от ей пышет, так жаром и дышит – и́збу спалит!
А Катя ровно какая преступница, стоит себе у оконца, да выбирает самые крупные, самые сочные ягоды из варенья: выловит ягодку – и сейчас в рот, выловит – и в рот! Стоит что лиса – силы небесные! – облизывается: уста в сиропе сладком-красном-сахарном – и что ты будешь делать со срамницею!
– Да ты от банки-то оторвись, лахудра, халда ты бесстыжая! Ягоды все выжрет – а нам водичку пустую чакай! У сестре судьба на волоске висит-качается, а она понажраться не понажрётся! Да я кому говорю, кому сказываю? – А Катя и остановилась бы, да не остановится! Вот окаянная!
А тётка Глафира кричит, хлопочет хлопотнем вкруг Галины да жаниха ейного, кудахчет курицей – а Катя стоит у оконца – от солнца яркого щурится! А Галину-то, Галину эк перекосило: сейчас сквозь земь и провалится!
«Чаю выпейте!» – «Учитель Боборыкин». – «Чаю выпейте!» – «Учитель Боборыкин!» И Галинино пунцовое лицо – а у Катерины нашей в висках стучит: ох и жарко, ох и душно…
И тут учитель Боборыкин глаз-то поднял… да как Катю увидал, так и обомлел-сомлел! Матушки родные! Что придурошный какой сделался, стоит: столб столбом, истукан истуканом! А она, Катерина, ягодку за ягодкой, ягодку за ягодкой – и в рот, и в рот. А губы-то в сиропе: ну ровно налились они густою, липкой кровью! С-сочные, рум-м-мяные губушки! А халат-то у Кати что красный сатиновый: ну вот лоснится весь собой, будто пропитал его кто свежею влажною кровушкой… Ягодка за ягодкой, ягодка за ягодкой… и облизывает, окаянная, липкие преступные уста… И понимает наша Катя: пропал учителишко, совсем пропал! Но прежде то понимают глаза ейные, руки… а кожа-то, кожа: такая вдруг стала матовая, манкая…
– Пожалуй, я чаю выпью…
Ах ты окаянный! И вид-то у его сейчас такой, точно он без разбору махом хлебанул вдруг крутого кипятку… вот такой у него вид… ой и диво…
– Да вы в и́збу-то войдите… – и расспросы-вопросы тёткины… А учитель всё «да-да», «да-да» – головёнкой кивает, от Катиных губ глаз не отрывает: глядит, ну ровно язык заглотил… и кадык вон ходуном ходит… А Катька-то Чурова ну что русалка какая: чует силу свою да ещё и пуще щурится: мол, больно уж кислое варенье-то, варево…
– Да Вы варенье покушайте: скусное варенье, лычовое… – Пропал учитель, куда как пропал… Чёлка Катина кудрявенная, кожа лоснится на солнышке… Пропал пропадом мил-друг…
И что это, нешто надобно всё время выбирать ягоды-то из варенья… а ну как она перестанет делать то – и он разлюбит ей?.. Разлюбит… слово чудное… Ведь он и не знает ей совсем, не знает – не ведает Катерину-то нашу, бедовую головушку! Он видит лишь эту, вот эту, Катю, что таскает ягоды из варения… А ту, другую?.. Иную Катю!.. Инда самой страшно сделалось!