И как осиротела Марфа: ну точно мать, потерявшая свово дитятю любимого. Ходит словно неприкаянная – и только зачнет, бывало, «а он-то, соколик…» – сейчас в слёзы – и обмякнет вся, руки опустит… ох и мука, ох и измотала ж старуха Катю-то!
– И вот поверь, Катерина, об Васе-покойнике не убивалась так, как об ём убиваюсь! Тут Катерина и припомнила – побледнела, что полотно застиранное…
– Матвей Иваныч, а был ли сей Вася-покойничек – царствие ему небесное! – на белом свете иль то лишь домыслы нашей Марфы Игнатьевны, а? – и косит глазом своим русалочьим: Катя-плутовка! – Уж больно гладко старуха повесть ведёт о нём – сейчас и увидишь героя сказочного: там что полный, белый, румяный, бородатый, рубашечка-косовороточка красная…
– Точно так, Катенька! – Матвей Иванович прищурил глаз. – И портретец имеется в светёлке у вдовицы почтеннейшей, такой, как Вы и описали его, – такой и висит на стеночке! А рядом, – старик усмехнулся лукаво, – Марфа-молодка скуластая в подвенечном убранствии! Хотите, посмотрим тотчас же? – и они, ровно преступники, прокрались к двери заветной, отворили её тихохонько – щёлочку узкую толь и оставили! – да Марфа спугнула их криком своим: «Хто тут?» В кулачок хихикнули – и назад! Что дети малые! – После посмотрим! – шепнул Матвей Иванович Кате на ушко. – Марфа уйдёт – мы и проберёмся украдкою в покои! – да руки-то и потирает, да Катюшке-то и подмигивает… Так и не прокрались…
– И вот поверь, Катерина, об Васе-покойнике не убивалась так, как об ём убиваюся! – и только скажет «об ём» – ну скулить собакою бесприютною! А уж что слёз-то, слёз… озёра целые выплачет! – И ведь такой человек, такой человек! – и возведёт руки кверху, да обессилев, и уронит! – Ну что дитё малое! Ой и жалко ж мне его, ой и жалко: жальче жалкого! Такой безобидна-а-ай, такой безответна-а-ай! – словно песню поёт Марфа Игнатьевна: головой покачивает, не унимается – не даёт ей покоя кручинушка! – Всё сидел ровно старичок: не видать его не слыхать!
– А уж глазища-то, глазища-то свои светляки ка-а-ак вытаращит… точно просит чего… Они почитай вот тут вот и застряли у мене… – старуха ткнула ногтём куда-то в горло, да поперхнулась, да закашлялась… Ах ты родимая головушка!.. – И вреда-то от его никакого не было… правда, и пользы никакой – прости Господи!.. – и, будто собрав силы последние, ка-а-ак завоет, ка-а-ак завопит: – Да на кого ж ты покинул мене, голубь ты мой сизокры-ы-ыла-а-ай? И где ты тапе-е-ерича-а-а?.. И откель глядишь на нас своима ясными глазам-м-ми-и-и? – и ну кататься по́ полу – Катя насилу и успокоит старуху блаженную: успокоит – а сама-то ревмя ревёт… вот ведь горе какое горькое!.. – А тут чтой-то я зашла к ему… – и уж лицо Марфы Игнатьевны кривилось гримасою мученическою! – Это уж близко к смертушке было-то… Зашла, значится, – а он-то сидит… ну ровно с душой перевёрнутой и всё ниточку теребит на четках-т своих – а та истончилась – того и гляди, лопнет! Ох и страсть!.. – обхватит руками голову – места себе не находит страдалица! – Не углядела я, не углядел-л-ла-а-а! Не уберегла я, не уберегла-а-а…
Долго ли коротко ли… и сказка сказывается – и дело делается: пообвыклась Марфа Игнатьевна со своим горюшком – так, вздохнёт когда, пустит скупую слезиночку, помотает головой: дескать, всё в твоей власти Господи…
А вот с Катей-то что сталось: ходит – ровно неживая, ровно подменили ей – черным-чернёшенька: и куды толь красу свою и подевала? Молчит, да страшно так молчит: уж не удумала ль чего?..
– Да ты бы, Катя, поплакала?.. – Марфа Игнатьевна боится и подойтить к ей: как бы до греха не дошло… прости-сохрани Господи… – Поплачь, дочка, поплачь – оно, горюшко-т, и выскочит… – да сама и не верит своим словам: поахает-поохает, прикроет рот ладошкою, головой покачает… – Ну что делать с девкою?..
– Добрый день?.. – и молчит, глазами лупает: дескать, туда ль попал?.. – Мне бы Катю…
– Я… Катя…
– Вы?! Вот не узнал-то… – засмеялся фальшиво, одними губищами. – Богатой будете… простите… – только и успел выдохнуть Валентин – Катя к нему сейчас на грудь и кинулась: уж она рыдала-рыдала, бедовая головушка, голосила-голосила, что было сил, била-била безропотно кулачком – всё снёс Валентин! – дай Бог ему здоровьечка! Ни попрёком каким не попрекнул, ни укором не укорил – смекнул: прорвало нашу Катерину-плотину, да так прорвало, что никакою силою не остановишь нынче её, горемычную… да и есть ли такая силушка?..
– Ой, Царица Небесная! – только и всплеснула руками добрая душа Марфа Игнатьевна.
– Не надо бы Вам, Катенька, здесь оставаться!.. – «Да» и «нет» не говорить, чёрно с белым не носить…
– А как же Марфа Игнатьевна? – прогнусила гусынею. – Вот видите… – а Валентин и видеть-то ничего нонече не видит!