Да тризну справлять кинулась. Там экую прорву понаварила-понапекла, что на Маланину свадьбишну – Марфа и носу на кухню не кажи, это хозяюшка-т, потому в раж вошла Катька: там толь свист стоит, толь псу под хвост деньга летит, долюшка-т, что за дом взяла у тётушек – Гланьши и Авдотьицы – и как они там, в Камне-т, и помнить запамятовала. А и гостей созвать надобно: и Вальку, будь он неладен, и Мартына Харитоныча, и другого-какого знакомца Матвея Иваныча. Да удумала и Агнессу кликнуть: как-никак, с ей полюбовничал за Катиной-т спиной.
Вот диск крутанула семь разов как отрезала: Агнесса? А тады простите, мол, так да растак, а могу ли, мол, Агнессу услыхать?
– Простить – прощаю, милая, – ей, Катерине нашей, старческий голос отвечает, – а вот услыхать и сама б услыхала, да, видно, Господь-то и рассудил так, что таперича ни одна живая душа не услышит голоска ейного… а уж что за голосок-то был… – старушка на том конце провода засопела… заплакала…
– Вы хотите сказать, – у Кати сейчас и в глотке пересохло: сглотнула слюну наша девица, вдохнула поглубже, – ей нет?.. – и ждёт-пождёт, толь времечко текёть… И Агнесса ей видится: старенькая, жалконькая…
– Не хочу, милая, – старушка отвечает, – да по-иному-то и не выскажешь… – и заскулила, заскулила тоненьким голоском. – Преставилась Агнеюшка моя, свет мой ясна-а-ай…
– Да я ж вот толь говорила с ей? – Катя ушам своим не верит: а ну как ошиблась старушонка старая?..
– Ах это ты, милая? – протянула ласково собеседница невидимая. – А ты вот что, ты приходи, милая, приходи! – засуетилась, заволновалась она: затараторила-то, затараторила! – Я и адрес тобе скажу…
Личико махонькое – с кулачочек! – щёчки румяненные, глазки кругленькие, платочек беленький, чистенький… Ребятёнок-карапуз на руках: что пупс, гладкий, розовый…
– Это уж опосля ейной смертушки понародился! – Старушка поцеловала унучика в лобик. – Она-то не повидала свово племяша… да не, какого-такого племяша – унук ить он ей… Ох и горе горькое! Ты проходи, девонька, проходи, красная, не то и́збу застудишь… – и зашаркала крохотными ножонками, в следочки пуховые обряженными. – Ну и тяжеле́нек же ты, отец мой! Намаялась я! – это она карапузу. – Ты ступай, милка, на кухню, я чичас: мальчишка в зыбку толь покладу… Ну вот… – возвернулась. – Тебе как звать-то величать?
– Катя.
– Катерина, стало. Чинное имя… Ну вот, Катя-Катерина, опоздала ты, девка… – и ну выть, ну скулить… А Катя сидит что неживая: всё ей Агнесса видится… Господи, да как же… да за что…
Вот уж и матушка не тутошняя – тамошняя матушка… и Матвей Иваныч тамошний… и Агнесса сгинула… и баушка Чуриха… а Катюшка всё тутошняя… катышком катится по свету, клубочечком, уточечком, белая утушка, белая ниточка… уставшая, утомившаяся Катюшка наша мотается… и как оно там?..
Очнулась Катя – а старушка ей китрадочку протягивает истрёпанную, да в горницу препровождает нашу девицу потерянную, да всё бочком, всё молчком, да пальчик сухонький к губам прикладывает… Открыла Катя наша ту китрадочку, открыла – да и ахнула…
«Агния…» – писала… Агнесса… Господи!.. Катя, что лошадь загнанная, едва дух перевела – сейчас на кухню кинулась, спросила у старушки чаю испить и только после, напившись вдосталь, всласть, сызнова вперилась в заветную китрадочку… но строчки долго ещё кренделя выделывали: эдак кувыркались, эдак выгибались… ну что акробаты на верёвочке…
Да все про каку-то книгу пишет Агнесса, про кой-то роман: мол, живая она, книга-то, роман-то, живёхонек. А вот, мол, рука моя быстрая! А вот, мол, бумага белая! А вот и пёрышко вострое! А вот и слова мои летят быстрым росчерком…
– Тётенька, милая! – сызнова ринулась Катя наша ретивая на кухню, а старушка сидит там – голову на руки уронила: беленький платочек повязан по-крестьянски – одна сидит, без младенца.
– Чего тебе, голубица? – и обернула к раскрасневшейся девице своё румяное личико.
– Роман… – Катя роток раззявила, развела эдак ручонками, сморщила лобик-чело высокое. Да и то, уморилась девка, умаялась. – Роман… – ну что ненормальная: словцо сыскать не может. – Роман-то иде?..
– Мальчишко-то? – улыбнулась старушка. – Да то не Роман – Митрофан… и чудное прозванье-то дали… – покачала головой, подивилась.
– Да нет, тётенька… – и опять словцо сыскать тщится, на старушку таращится. – Роман… – и стоит столбом каменным.