Витя с Федей быстро привели в полную боевую готовность все средства нападения. Средств нападения не так уж и много — две пушки.
Стволы орудий грозно наведены на врага.
Всё, как всегда.
Готово? Трах, бах! Поехали!
Пушки у Вити с Федей одинаковые. Пружинки в стволах равной силы. Только Витя стрелял из своей пушки красным карандашом, а Федя — синим. Чтобы не перепутать. Вставишь в ствол карандаш, оттянешь пружинку, прицелишься:
— Трубка сто восемнадцать! Прицел двадцать четыре! Огонь!
Бац! Несколько солдатиков лежат. Которые лежат, считаются убитыми. Всех упавших — в медсанбат, к главному врачу фронта Любе Агафоновой. Она — один врач на две воюющие стороны. Медсанбат один и главный врач — один. Люба справлялась одна на два фронта.
И ещё: на два фронта — один полевой телефон. Телефоном пользовались по очереди. И всегда, по Фединому настоянию, начинала Люба. Она сообщала по телефону о количестве убитых и раненых, отправляла на фронты пополнение.
— «Первый»! — крутила она ручку телефона. — Вы меня слышите, «Первый»? Принимайте пополнение. Вылеченные бойцы возвращаются в строй.
— Говорит «Первый»! — гудел в трубку Федя Прохоров. — Приказываю стоять до последнего! Ни шагу назад! Патронов и снарядов не жалеть!
Витя не придерживался телефонной конспирации. «Первый», по Витиному мнению, звучало не очень. «Командующий фронтом» звучало лучше.
— На проводе Командующий фронтом! — прижимал Витя трубку к уху. — Слушай мой боевой приказ. Усилить артиллерийскую подготовку. Приготовиться к решительной атаке.
Пушка у Вити была наведена точно на цепь только что вылеченных бойцов. Трах! Красный карандаш ворвался в цепи врага. Пять солдатиков полетели вверх тормашками. А каждый солдатик — целый полк.
— Товарищ Командующий фронтом! — закричал сам себе в трубку Витя. — Докладывает начальник разведки. По нашим оперативным данным, уничтожено пять полков противника.
— Не пять, а четыре, — поправил Федя, ставя на ноги одного почти совсем свалившегося солдатика.
Солдатик почти совсем свалился. Если бы не стоящая рядом секретная баллистическая ракета — флакон из-под одеколона «Красный мак», — он бы обязательно упал. Но ракета ему помешала упасть. Он на неё как бы немножечко прилёг. Витя так об этом и сказал. И почти совсем спокойно сказал. Однако Федя всё равно тут же Вите возразил. Он никогда не мог, чтобы не возразить.
— Она ему не помешала, — возразил Федя. — Она его спасла.
Когда Витя с папой не попали прошлый раз в цирк, получилось примерно так же. Федя из-за ничего сразу полез в спор. Прямо никакой с ним не было возможности. Федя полез в спор, а Витя с папой опоздали на теплоход.
— Да упал же твой солдатик! — возмутился Витя. — И совсем бы свалился, если бы не пузырёк.
— Какой пузырёк? Баллистическая ракета, — сказал Федя. — Солдатик чуть-чуть упал, а не совсем. Он вот так стоял. Видишь? Вот так, боком.
— А чуть-чуть у нас не считается, — полезла на защиту Феди Люба. — У нас считается, когда совсем.
— Чего чуть-чуть-то?! — заорал Витя. — Он у вас, выходит, чуть-чуть умер, а не совсем? Да? Так не бывает! Пароходу не важно, на сколько ты опоздаешь — на минуту или на час. Пароход всё равно уйдёт без тебя. Пароходу чихать, что ты опоздала чуть-чуть.
— Разве пароходы умеют чихать? — сделала очень удивлённый вид Люба. — Скажите пожалуйста. Вот не знала.
— При чём тут «чихать»? — взвыл Витя. — С вами же совершенно невозможно разговаривать! Так не бывает, чтобы люди умирали чуть-чуть! Поэтому, раз он упал, значит, считается!
— Люди сколько хочешь умирают чуть-чуть, — словно какая-нибудь учительница, умным голосом пояснила Люба. — Ты просто, Корнев, ничего не понимаешь. Боец был на грани смерти, но мы в госпитале применили все средства и спасли его. А опоздать, между прочим, очень даже можно чуть-чуть. Зачем сразу — пароходы? В кино, например. В кино сколько хочешь можешь опаздывать, и ничего особенного не случится. Ну, не пустят на журнал. Так я как раз и не люблю журналов. Я только настоящее кино люблю.
Вот и поговори после этого с Любой! Витя ещё не помнил случая, чтобы она когда-нибудь хоть на чём-то споткнулась и сдала свои позиции. Она вон даже с дядей Андрюшей полезла спорить и не пожелала ни в чём признаться. Но ведь про чуть-чуть-то она была совершенно не права!