— Выходит, и… — Витя стал лихорадочно подыскивать подходящий пример, чтобы хоть раз да сразить Любу, — ну и… потонуть, по-твоему, значит, можно чуть-чуть?
— Ясно можно, — пхикнула Люба. — Человек утонул, а его вытащили из воды, откачали, и он снова живой.
— Может, тогда и украсть можно чуть-чуть?! — совсем вышел из себя Витя.
— Конечно, — подтвердила Люба. — Тысячу рублей украсть — это много, а рубль — это чуть-чуть.
Нет, Витя совершенно не мог разговаривать с Любой. Он всем своим существом чувствовал, что она не права, а как доказать это, не знал. Любе что ни говори, она всегда находила отговорки.
— Да я же вовсе не про такое чуть-чуть! — не своим голосом взвыл Витя. — Ты отлично понимаешь, про что я говорю! Ты совсем врунья, Люба! Ты всё время врёшь! Я бы за такое враньё, как и дядя Андрюша, не знаю что делал! Я бы…
— Погоди, Витя, — примирительно сказал Федя. — Ну, погоди. Что ты кричишь? Ведь солдатик-то действительно не совсем упал. Вот посмотри, как он упал. Посмотри. Видишь — как. Не совсем, а чуть-чуть.
— Ничего я не хочу смотреть! — замахал руками Витя. — Сговорились?! Вдвоём против одного сговорились! Вы очень прямо прекрасно сговорились с Любой, Федя Прохоров! И поэтому у вас чуть-чуть и не считается. У всех людей считается, а у вас — нет. Зачем же ты тогда, интересно, Прохоров, сказал дяде Андрюше, что ты врун ещё похуже, чем Люба? Зачем? А потому, что ты действительно ещё похуже врун!
— Я сказал, что не я врун, — просопел Федя, — а мы с тобой. Ты и я.
— Ха-ха! — засмеялся Витя. — Ты и я. Почему это: ты и я? Ты меня, пожалуйста, к себе, Прохоров, не пристёгивай. Я совершенно не такой врун, как ты. Жалко, дядя Андрюша не знал, что ты ещё и на Васю Пчёлкина наврал. И тоже всё так же потихонечку, молча.
— Я наврал? — сунул куда-то под мышку нос Федя. — Когда же я наврал? Это как раз ты ему наврал. Иван Грозный спросил про Пчёлкина, а ты сразу ему и кивнул.
— Кто… кивнул? — совершенно изумился Витя.
— Ты, — сказал Федя. — Он спросил, а ты кивнул. Я ещё удивился: чего это ты вдруг киваешь? Сам притащил в школу резинку и сам киваешь.
— Я кивнул?! — задохнулся от бешенства Витя. — Врёшь ты, Прохоров! Это ты кивнул! Ты!!! Знаешь, кто ты такой после этого?
— Кто? — угрюмо поинтересовался Федя.
— Знаешь прямо кто?
— Ну, кто?
— Ты… — дрожащим голосом проговорил Витя, — ты прямо совсем нечестный человек, Прохоров. Ты ещё больше врун, чем сто тысяч Люб. Мне с тобой не то что играть в солдатиков, мне с тобой и разговаривать совершенно противно.
— Да? — снова со своим неприятным смешком всунулась Люба. — Скажите пожалуйста! Ему противно! А нам, думаешь, с тобой не противно? Нет, Корнев, нам ещё в миллион раз с тобой противнее. Даже в сто тысяч миллионов раз.
Глава девятнадцатая
Тили-тили тесто!
Ссора — это как с горки кататься. Если помчались санки, пока до самого низа не доедешь, не остановиться.
Вите показалось, что они с Федей сказали друг другу всё. Точь-в-точь, как тогда мама с папой, когда пришло письмо от деда. Сказали и доехали до самого низа. Дальше некуда.
Но оказалось, что можно и дальше.
Обычно, когда Витя с Любой шли домой, Федя отправлялся их провожать. Чаще всего — до водоразборной колонки.
На этот раз Федя отправился тоже.
Когда Витя вдоволь накричался и схватил портфель, Люба засобиралась тоже. И пошла следом за Витей. А сзади Федя. Но Федя, наверное, больше просто так пошёл, по привычке. Или, может, он испугался, что Люба без него не отыщет дорогу? Кто их знает, этих Любу с Федей!
У водоразборной колонки на углу Дегтярного переулка ребята, словно по команде, остановились. Встали и стояли надутые и недовольные. Стояли и, переминаясь, сердито смотрели в разные стороны.
Даже Федя с Любой и те почему-то смотрели в разные стороны. Хотя только что изо всех сил защищали друг друга.
Люба смотрела вниз, на Волгу. Федя — вверх, на Вознесенье. Словно любовался высотными домами. Или галок там считал.
В лужу из широкого чугунного носа колонки текла тонкая струйка. Вода в луже рябилась, и под ней, на песке, чисто отсвечивали обточенные кирпичные кругляши и зелёные бутылочные осколки.
У металлического, покрашенного серой краской плоского шкафчика, приделанного к глухому торцу дома, возился парень с отвёрткой. Наверное, телефонный мастер. Витя смотрел на телефонного мастера. Смотрел и слышал, как журчит в лужу струйка воды.