Песня донеслась до них из сумрачной глубины кустов. Негромкая, но лихая, с задорным гитарным перезвоном. Её пели несколько человек.
Дорожка вела прямо, но дед резко свернул в сторону, на песню. Свернул и раздвинул кусты.
На выщербленных ступенях полуобвалившегося, похожего на садовую беседку склепа сидели двое взрослых парней, и вместе с ними — шестиклассник Вася Пчёлкин. Тут же стояла пустая, тёмного стекла бутылка из-под вина. Все трое, невзирая на обилие комаров, были в расстёгнутых и завязанных узлом на животе рубахах. У парня, что бренчал на гитаре, голова светилась недавней, гладенькой, под машинку, стрижкой. У другого, наоборот, волосы спускались до самых плеч.
— Встать! — командирским голосом приказал дед.
Песня оборвалась на полуслове, и все трое вскочили, будто их подбросило пружиной. От страха глаза у Васи Пчёлкина сделались большими, точно у филина.
Однако парни, не в пример Васе, испугались лишь в первое мгновение. Вскочив, они сразу застыдились своего секундного испуга и в отместку деду приняли подчёркнуто гордый и независимый вид.
— Вот она и общественность, от которой всё время бежишь подальше, — со вздохом процедил стриженый. — Нет, никуда от неё не убежишь, от общественности. Даже на погосте у милых предков нет от неё покоя.
— Общественность — она — у! — поднял палец тот, у которого волосы опускались до плеч. — Общественность — она зрит в оба. В подворотне не моги — общественность! В парке не моги — она же. В магазине — она же. К прадедам подались, и здесь она тут как тут.
Стриженый взял на гитаре аккорд и пропел:
— Ну прямо ту-ут как тут!
— Подлецы! — выдавил дед. — Да как же вы смеете кощунствовать здесь, над прахом своих предков? Да как же у вас язык-то поворачивается? Пойдёте со мной, я вам втолкую кое-что. Не здесь, в другом месте.
— Чо? — удивился волосатый. — А нам с вами, папаша, не по дороге. Вам — туды, нам — сюды.
— Какая у вас, к чертям, дорога?! — стукнул дед в землю палкой. — В подворотню у вас дорога! И с кем это вам, интересно, не по пути?
— Да сказано же, с вами, — уже не так нагло, но всё ещё с вызовом ответил стриженый.
— Эх вы, — вздохнул дед. — С народом вам не по пути, вот с кем. Потому вы и пошлые песенки на могилах поёте, измываясь над святая святых. Гадкими стишками балуетесь, а знать, верно, и не знаете, что сказал великий русский поэт Некрасов. Он сказал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Гражданином! Обязан! Понимаете? Вы хоть немного представляете, что такое гражданин? Что такое гражданственность?
— Да чего мы такого особенного сделали-то? — с обидой в голосе сказал волосатый.
— Гражданин — это тот, — сказал дед, — кто живёт судьбой своего народа, его вчерашним днем, сегодняшним и завтрашним. А обывателю, в отличие от гражданина, плевать на всё это — и на историю ему плевать, и на предков, и на беды своей страны, и на её радости. Обывателю абы извернуться, приловчиться, обмануть да побольше для себя выгадать. И сказ у него, как верно подметил один товарищ, предельно прост: ведь я чуть-чуть. Что от моего чуть-чуть сделается такому огромному государству? А… ладно! — махнул рукой дед на притихших парней.
Гитара медленно поднялась к стриженому на плечо. Парни повернулись и осторожно пошли прочь. Вася Пчёлкин боязливо тронулся за ними.
— А ты, шкет, погоди! — сказал ему дед. — Твоим великовозрастным дружкам я своё отношение высказал. Тебе — ещё нет. Как тебя звать?
— Вася Пчёлкин он, — сказала Люба. — Он первый хулиган у нас в школе. И драчун. Он нас пугает, что всех по очереди переловит и…
— Погоди, Люба, — остановил её дед, — я тебя ни о чём не спрашивал. — И приказал: — Подойди ко мне, Пчёлкин!
Команда застала Васю в тот момент, когда он поднимал правую ногу для очередного шага. Вася очень торопился, но шага так и не сделал. Вася Пчёлкин застыл, точно охотничья собака на стойке.
— Подойди сюда, Пчёлкин, — повторил дед.
И Пчёлкин опустил ногу и приблизился к деду. Парни в отдалении остановились тоже, хмуро прислушались.
— А ты какой дорогой идёшь, Пчёлкин? — спросил дед. — Ты гражданин или кто? Давно с этими поэтическими юношами дружбу водишь?
Уши у Васи торчали, как два лопуха. Луч солнца, пробившись сквозь зелень деревьев, бил Васе в затылок, и уши у него горели красным цветом.