Неся весь этот бред, он целеустремлённо шагал к красной двери, над которой покачивалась вывеска с намалёванной на ней отрубленной головой элва. То ли художник своё дело знал, то ли рисовал с натуры, но картинка выглядела очень правдоподобно.
— Ваш выход на сцену, аэра! — мурлыкнул Натери, подталкивая девушку вперёд.
Кажется, происходящим он действительно наслаждался.
По кабакам Лан шлялась нечасто, но бывать в них девушке и раньше приходилось. Этот трактир элву поразить не смог: темно, чадно, душно, воняет потом, пивом и горелым жиром. Народу не много, но и не мало. Как раз столько, чтобы голоса в ровный гул сливались не оглушая. И свободные скамьи есть. От припортовых харчевен это заведение отличалось только одним: вместо брезентовых бушлатов и кожаных шляп посетители щеголяли шерстяными кофтами и колпаками. Ну а служанки — они везде служанки. Правда, так ревниво кабацкие девки на Лан раньше не косились.
У входа Натери задерживаться не стал — сразу направился к столу. Который, как ни странно, стоял не в самом тёмном углу, а прямо посередь зала. Впрочем, разглядеть, кто за ним сидит, и так было довольно сложно. Понятно, что мужчина — масляная лампа высвечивала заросший подбородок. Но всё, что находилось выше, пряталось в дыму. Лишь глаза поблёскивали.
— Газ, — поприветствовал сидящий, даже не пытаясь встать.
Только полей такой же вислой и убогой, как и у Греха шляпы пальцем коснулся.
— Рух, — так же коротко ответил Даймонд, неловко садясь и двумя руками пристраивая негнущуюся ногу под стол.
Кайран не сразу сообразила, что они просто друг друга по имени назвали. На этом, видимо, самцовый обмен любезностями заканчивался. Ни тебе: «Здрасти!», ни: «Как дела?». Суровые элвы столичного дна.
— Кто это с тобой? — скучливо поинтересовался тот, который, наверное, Рух.
— Да так, малышка, — равнодушно отозвался Натери, потянув Лан за рукав, заставляя сесть. — Не обращай на неё внимания. Детка немая.
Элве на такое заявление только и оставалось, что пальцами хрустнуть, сжимая их в кулаки. Пришлось засунуть горячее желание поблагодарить за такую своевременную информацию о себе поглубже.
— Ну как? Мне есть за что платить? — спросил Грех, заглядывая в кувшин.
Вопрос прозвучал так, словно ответ элва вовсе не интересовал. Видимо, таков был местный этикет. Наверное, любопытство и мужественность тут считались вещами несовместимыми.
— Ну ты и торопыга, Хромой, — хмыкнул мужик. — Мне твою просьбу только вчера передали. А ты уже платить собрался. Хотя, если монеты вперёд дашь, то против не буду.
— Нет, плачу я только по факту, — покачал головой Даймонд.
И это тоже звучало брутально до боли в дёснах.
Правда, Лан разговор уже не интересовал. Случайно, краем глаза, она заметила отражение этого Руха в кружке с разбавленным вином. Огонь светильника бросал на него красноватый блик, искажая небритый подбородок, заставляя губы кривиться. Но было и ещё что-то…
Кайран прикрыла глаза, глядя на кружку сквозь ресницы — отражение совсем размылось, стало едва различимым. Зато послышался шёпот воды. Тихий-тихий — в вино её налили совсем мало. Только отголосок эмоций того, кто пил. Никаких образов, никаких картинок. Но чтобы занервничать и этого хватило.
И что делать? На ухо Греху шептать? Так она вроде немая — не положено.
Девушка дёрнула Натери за рукав, и уставилась на него, пытаясь взглядом выразить мысль.
— Что?
То ли читать по глазам Даймонд не умел, то ли талантом телепатии духи Кайран обнесли, но элв явно ничего не понял. Лан насупилась и скроила зверскую рожу, в меру своего понимания стараясь изобразить угрозу.
— Тебе плохо?
Аэра замычала. Не оттого, что немая, а от бессилия. И изобразила пальцами, что им отсюда убираться надо. Язык жестов Греху тоже явно был недоступен.
— Давай, ты потом объяснишь, — поморщился Даймонд. — Это ведь терпит, надеюсь?
Лан отрицательно замотала головой и вскочила, таща элва за руку.
— По-моему, ей до ветру приспичило, — жалостливо подсказала служанка.
— А, по-моему, ей просто приспичило, — выдал свою версию какой-то мохнатый мужик.
Оказывается, за пантомимой уже весь кабак наблюдал. И почему-то Натери это очень не нравилось.
— Сейчас вернусь, — бросил он Руху обернувшись.