На другое утро Свертибаш схоронился в кустах на берегу лесного озера и стал ждать. Около полудня прилетела белая лебёдушка, опустилась на песок, сбросила крылья, обернулась златокудрой девицей, скинула одёжу и стала купаться.
Свертибаш утащил лебединые крылья, посыпал приворотным зельем платье царевны, а сам отошёл чуть подальше и ждёт, что будет.
Выкупалась царевна, вышла на берег и не нашла ни крыльев, ни платья и горько заплакала:
— Ох, тошнёшенько! Какой злодей меня обездолил? Как мне теперь в таком виде на люди показаться?
Свертибаш как только услышал, что царевна заплакала, тотчас закричал, заругался:
— Ах, разбойник! Отдай всё, что украл! Всё равно не уйдёшь, не убежишь от меня…
И через малое время кинул из-за кустов одёжу и лебединые крылья:
— Одевайся, прекрасная царевна! Насилу отбил у вора твоё платье да крылья.
Царевна несказанно обрадовалась, скорым-скоро оделась и проговорила:
— Не знаю, как и благодарить тебя, мой спаситель! Выйди из кустов, покажись мне.
А Свертибашу того только и надо было. Вышел на берег, стал небылицу сказывать:
— Иду мимо озера и вижу, какой-то оборванец выскочил из кустов и тащит женскую одёжу и лебединые крылья. Закричал я на него, кинулся догонять, и еле удалось отнять.
Глянула на него прекрасная царевна, а приворотный порошок уж подействовал. И кажется ей, что краше этого молодца никого на свете нет. Смотрит на Свертибаша, глаз отвести не может.
— Кто ты есть и откуда, добрый молодец? — спросила она под конец.
— Я королевич, — повёл обманную речь Свертибаш. — Докатилась молва до нашего королевства о твоей несказанной красоте, и приехал я по доброму делу, по сватовству. Пойдёшь за меня замуж, прекрасная царевна?
— Я-то с радостью пойду за тебя, да вот не знаю, согласятся ли отец с матерью. Ну да ты не тужи, не печалься. Я ведь единственная дочь у них. Родители мне никогда ни в чём не отказывали, а уж коли заплачу — нипочём не откажут.
С теми словами подхватила она под руку Свертибаша и привела во дворец прямо к царю:
— Вот мой суженый! Благословите, батюшка, выйти за него замуж.
Царь сперва рассердился, ногами затопал, корону набок сдвинул:
— Век тому не бывать, чтобы мы породнились с каким-то неведомым проходимцем!
— Не проходимец он, а королевский сын, — сказала царевна и принялась так громко кричать и плакать, что царь уши заткнул.
На крик сбежались нянюшки, мамушки. Прибежала и сама царица.
— Что тут делается? — закричала она.
А как узнала, что дочь суженого привела и отец противится, сама заплакала, стала царю выговаривать:
— Где это видано, где это слыхано, чтобы родной отец своё дитя обижал? Дочь жениха по сердцу нашла, домой привела. Другой бы на твоём месте радовался, а ты, бесчувственный, нашу дочушку до слёз довёл и сидишь как пень!
— Да замолчите вы! — Царь рукой махнул. — Делайте, как знаете!
Царица с царевной слёзы осушили, принялись хлопотать. Жениха напоили, накормили. Потом царь сказал:
— Велите запрячь пару коней в хороший тарантас. Пусть жених повезёт невесту к богоданным родителям, к своему отцу с матерью. Там и уговорятся, когда станем свадьбу играть, пир пировать.
Привёз Свертибаш царевну домой:
— Нашёл я себе невесту. Люба ли она вам, родители, а мне лучше её на всём белом свете не сыскать.
— Это-то хорошо, сынок, что ты невесту себе высватал. А где же брат твой Юман? — спросил старик.
— Не хотелось мне с братом расставаться. Уговаривал его не разлучаться, но не послушался он меня. Очень Юман своевольный. Не сказавшись, скрылся, уехал потихоньку неизвестно куда.
Посуровел старик, но промолчал.
— Спрашивают родители невесты, когда свадьбу станем играть, — проговорил Свертибаш.
— Когда Юман вернётся, тогда и станем о свадьбе говорить, — ответил старик.
А Юман той, порой ехал всё дальше и дальше и в пути-дороге совсем отощал. Заехал он в глухой, тёмный лес. Остановил коня возле огромного, развесистого дуба. И тут, откуда ни возьмись, появился перед ним седой старик.
— Кто ты есть, добрый молодец? Куда путь держишь? — ласково спросил он.
Рассказал Юман, кто он и куда едет.
— Вот ты кто! — сказал обрадованно старик. — Ведь ты, значит, внучек мой!
И тут же повёл седой старик Юмана в избу, накормил, напоил.
— Ложись отдыхай, а завтра обо всём поговорим.
— А конь мой как же? — спросил Юман. — Не кормлен, не поен он.